Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
Колин шагнул в распахнутую перед ним дверь оранжево-красного чрева Сомон-холла. Наитие его не обмануло. Странно бы было случись с ним такой промах. Атмосфера трапезной напоминала поминальную. Не хватало только задрапированных зеркал, черных свечей и курильниц с пахучим ладаном. Бледная и одинокая Сатеник, нервная и сердитая Гё, пришибленная и скромная Кэйталин, притихшая и молчаливая Лисэль. Мужчины обреченные и смурые. Лаурэ аф Бюккюс, она старшая, сидит возле гранды, отхватив за столом места на двоих. Похожая на тощую и голодную ворону, гостья в фиолетовом катарди в серебряную нить. Волосы убраны в ретикулу с жемчугом, прикрыть щедрую седину. У Эции,
Этих на крышу не загонишь, - дана первая оценка потенциальным мучительницам.
– Колин аф Поллак, барон Хирлофа!
– воодушевлением прогундел слуга, излишне стараясь с ударением.
Унгриец учтиво раскланялся с присутствующими, уделив особенное внимание сестрам.
– Эсм, счастлив быть вам представлен.
Бюккюс (причем единодушно) заверениям барона не поверили, отразив сомнения на старушечьих морщинистых лицах. Юноша не походил на осчастливленного их высоким присутствием и весьма скептически настроен испытать счастье впоследствии.
– Этим и ограничишься? — сразу вгрызлась в бедного унгрийца Эция.
Замученный вид Гауса и Лоу, ярчайший пример неумения ответствовать на каверзные вопросы. Справедливости ради, и у Колина отсутствовала уверенность угодить с ответом. Или все же от него требовалось не угождать? Так сразу и не определить.
– Всякая граница, условность, не более. Обозначить некий предел. Все дело в желании его нарушить.
– Следовательно, не ограничишься? — вопрос-подсказка от Лаурэ. Старшая Бюккюс дружелюбней. Или просто хитрей. Способней видеть дальше и тоньше чувствовать оттенки чужого настроения.
– Обратное, ни что иное, как неуважением к присутствующим, - не поскупился унгриец вторично раскланяться, превзойдя безупречностью манер рекомендации Бальдассаре Кастильоне изложенные в,Il Cortegiano.
Старухи ничего не упустили из его слов. Но выводы сделали намного раньше. У одной одобрение — мальчик хорош! У второй предубеждение — не столь хорошо, как говорят. Из этого следовало, и Колину понятно, покоя сегодня ему не дадут ни минуты.
Унгриец уселся на отведенное место. Все-таки у барона и советника немало преимуществ. Теперь он располагался гораздо ближе к владетельнице Серебряного Двора, и соответственно ближе к серебряному блюду с печеньками трехдневной давности, уже неинтересным даже цветочным мошкам.
По знаку гранды, засуетились, забегали подавальщики блюд и закусок. Оживились голоса, забрякала посуда, ложки, вилки, ножи.
Рядом с Колином, но не перед ним, в высокой салатнице, мешанина из яиц, анчоусов, овощей и сала. В глубокой супнице варево из гребешков, мидий и крабов. Остро пахнет рыбой и тимьяном.
Как такое жрать? — недоумевал унгриец, представляя садовую кадку с опарышами, червями и личинками.
О вкусах рекомендовано не спорить. Теми, у кого он совершенно отсутствует или в зачаточном состоянии.
Вино расставлено в зеленом привозном стекле, причем стекло значительно превосходит количеством собственное содержимое. Экзотические сладости: ладду и шербет собрали к себе всю не вымерзшую мухоту. Фрукты непривлекательны и пахнут залежалым. Остальное…. Слишком много ароматов определиться с предпочтениями и не запутаться в тарелках и приборах. Как не вспомнить Мечи и
– Твоя молитва, Поллак? — вернули мечтателя к проистекающей действительности.
– Что простите? — прикинулся глухим Колин.
– Твоя молитва. Хваление Всевышнему, за…., - Эция провела ладонью над изобилием стола.
– В Унгрии за подобное не благодарствуют, — не согласился Колин с Бюккюс. — Хлеб наш - пот наш. Так у нас говорят. Причем тут бог?
– В его власти лишить нив, садов, и тучных стад, - с удовольствием постращали юнца.
– Вы рисуете какого-то записного злодея. Бог не тот, кого больше всего бояться. А тот, кого более всех любят, - очень рассудителен Колин.
– Принцип просите и воздастся, порочен. Сделай и пользуйся, куда верней и справедливей.
– Ты не в Унгрии, - жестко заткнули владетеля Хирлофа. Попытались заткнуть.
– Совершенно верно, эсм, - сожалеет Колин. О чем только? То, что не у себя на родине, или отсутствию привычного ему порядка.
– Тогда присоединяйся, - гырчит Эция, не желая разбираться в тонкостях сказанного унгрийцем и ожидая повиновения. С голоду помрет или куском рот порвет, ей не важно, но должен исполнить требование. Проверено, худшие тираны не сидят во дворцах, облаченными в пурпурные тоги правителей, но делят с нами дырявый кров, скудный стол и тесный ночлег. Их власть мизерна, от того нетерпима к любому прекословию.
Подчинение Хирлофа не обсуждалось, но те, кто унгрийца знали, в капитуляцию перед настырной старухой не верили. Расходились лишь в подозрениях, как он поступит в сложившихся щекотливых обстоятельствах.
Колин попросил слугу и, тарелку от него убрали. Перед ним пустой стол. Ни крошки, ни глотка….
Изворотливость похвали — Лаурэ повела острым носом и дернула бровкой. Но не простили — Эция прошипела коротко и непонятно:,Выблядок! Или что-то в этом роде.
Ему уготованы смотрины. Ничем иным происходящее в Сомон-холле не объявить. Несложный ребус Колину, не загадка всем остальным. Но что хотят увидеть? И кто хочет? Покупатель-то кто?
Человек сложный товар. Чем-то напоминающий луковицу. Сколько слоев снять, добраться до сути? И доберешься ли? Опять же, кому-то потребна шелуха, другим сочная сердцевины, третьим подавай наклюнувшуюся зеленую стрелку. Сложно угадать, не зная, наверное.
Все убеждены не флюгер указывает ветру, куда тому дуть. Но что известно о ветре и флюгере, так однозначно думать, - таков подход унгрийца к многим устоявшимся понятиям в его окружении. В том числе и торговле. Ведь искусство продаж в большинстве случаев заключается не в соблюдении интересов покупателя, а способности доказать совершеннейшую необходимость приобрести выставленный товар. Берите и владейте.