Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Саман, - соглашается женщин. Ей не больно. Больно было давно. Теперь ей покойно. С ним. Сейчас. Здесь.
– Судьба часто перечеркивает или вырывает из Книги Нашей Жизни целые страницы. Почему бы подобное не проделать самим. Вырвать прожитое и начать с чистого листа. Не забыть, а именно начать.
– И кем начнет новую жизнь обыкновенная шлюха из Большой Лодки? Все той же шлюхой?
– Саман, - убеждал Колин.
Он навис над ней. Лицо в лицо. Она завела руки ему за шею.
– И что для этого нужно? Ты
– Закрыть глаза…
– Закрыть глаза?
– Да. Закрыть.
Она послушалась. Даже будь над ней занесен нож или меч. И робко выжидала, потерпишь, откроешь и все изменилось! Возможно, изменения продляться час или несколько минут. Возможно, пройдут, пока она держит глаза закрытыми.
Колин растопил фруктовую ледышку во рту. Капля упала с губ на губы. Саман вздрогнула и жадно слизнула.
Еще капля. Еще… еще… еще….
– Теперь открой, - попросил Колин, истаяв ледышку.
Саман открыла.
– Готово!
– объявили ей без намека шутить.
– И все? — не верит, все еще не верит она.
– Достаточно.
Жизнь не только учит, но и портит. Хочется чего-нибудь материального, осязаемого, вещественного. Потрогать, пощупать, спрятать от остальных.
– А продолжение? — обязательна добавка сверх уже имеющегося. Тем более, что ничего и нет, кроме этого пугающего юноши и пугающего желания к нему. Ах, да. И имени. Куда от него теперь деваться.
– Продолжение?
Саман попыталась пригнуть его, поцеловать. Он не подался.
– Про жили-были долго и счастливо это в конце. У нас самое начало.
– У нас… - мечтает Саман.
– У тебя и меня, - разделил он.
Пусть так. Мед он тоже горек. У тебя и меня — горько. Не привыкать.
Ей не хотелось уходить. Она провела бы здесь остаток жизни. Предложи, согласилась бы. На его условиях. Лишь бы волшебство не закончилось.
Колин заплатил за гостеприимный кров. Оказывается, устроить для нее феерию, сказочно недешево.
Саман была ему благодарна. Очень. Даже за то, что он ей не поддался. Сохранил привкус недосказанности, незавершенности, непременного продолжения. Скорого продолжения.
Судьба, без этого никак, и ей это свойственно, попытались все испортить. Не сама конечно, но в лице четырех типов заступивших им дорогу.
– Деньги, гони!- просипели Саман и Колину.
Дееееень-ги! Дееееень-ги! — повторила каленая сталь, выдираемая из ножен.
– Живо! — гавкнули поторопиться расстаться с нажитым и не разменивать жизни на презренный металл.
В ночные игры простые босяки не играют. Только кто дружен с железом, организован и не труслив, лить кровь. Много и часто.
Все звезды в мое лукошко!
– забавно Колину и он отпустил повод лошади.
– Согласен, - произнес унгриец и протянул руку.
Саман следила за событиями из седла. Каких-то пять часов назад, при подобных обстоятельствах,
– Акхм…, - хрюкнул ночной кум. Сказать он хотел совершенно другое, но не смог. Горло Крюка перехватило, не вздохнуть. А когда отпустило, только и произнес. — Шкуродер! — и попятился. Шаг. Второй. Застыл сомлев.
Осмыслив услышанное, бойкие ребята утратили запал к обогащению.
– Ничего не забыли?
– Колин поманил пальцами — деньги сюда!
Несколько весомых кошелей позволили любителям дармовщинки удалиться, сохранив в целости свои кудри.
— Я не Синяя Борода, — прокомментировал Колин притихшей женщине свою снисходительность к нападавшим.
– Меня бы не расстроило, - призналась Саман. Святое и памятное надо беречь от всех. Они попытались отнять.
– Замок еще не готов, - звучит как обещание.
Её отвезли обратно на задворки Большой Лодки. Проклятый дом черной громадой выполз из темноты встречать. А уж как вонял!
– Поцелуй! — потребовала Саман расставаясь.
– Целуются на прощанье. А мы скоро встретимся, - не согласился Колин и протянул добытые у босяков кошели.
Она не стала стесняться, взяла. Ей заплатили. Неважно за что. И неважно, как потребуют отработать. Ему не откажет. За волшебство. За то, что зовет её Саман.
– Завидую твоей давалке, - вздохнула она и действительно завидовала.
– Ей мало что достается. И она никогда не бывала в Маленьком Муле. И не побывает.
– Тогда я счастлива!
– Рад за тебя.
Он вернул лошадь в, Крошку Дид и за кружкой вина просидел до полуночи. Щедрая плата оградила его от стороннего беспокойства.
Люди уходили и приходили. Пили, рассказывали небылицы, горланили песни. Лапали шлюх, утаскивали в темень, возвращались. Косились на молчаливого парня со шрамом на щеке. Некоторые расчувствовались его одиночеству. Прислали выпить.
– Парень… руки-ноги целы…, - орал подвыпивший мечник в дырявом гамбизоне.
– Х…й стоит? — гудел вслед его приятель с устрашающей чинкуэдой за поясом.
– Что еще надо?
Вот уж действительно. Чего и желать?
– не погнушался угощения унгриец. Зачем обижать хороших людей.
Из шинка, Колин пешком отправился к храму Святой Афры. Ночной обходчик не боялся небесных кар и давно дрых, запершись в натопленной сторожке. Свеча в окошке горела сама себе. Колин, стараясь не очень шуметь, предательское эхо разносило звук шагов во все уголки наоса, подобрался к иконе. Потратил время дотошно изучить написанный маслом лик. Вблизи, вдали, сбоку, сверху, снизу. Слои мазков. Направление кисти. Приемы иконописи. Манеру обращения с кистью. Секретов не много, но они имелись.