Драгоценность черного дракона
Шрифт:
— Да. Вечная мука, когда мечтаешь о смерти. Здесь служат только самые отъявленные мерзавцы без души. Эта защита — она кивнула набегающие по решетке огоньки — в том числе и от них. Песик был так любезен, что решил оставить тебя для себя. Он уже немного помешан на тебе, знаешь, Яра? — в сереющих грозовых глазах Тайлы мелькала грустная ирония.
— Чтоб ему этого Илинара любить до смерти.
— Чудное пожелание…
Они помолчали, стараясь отрешиться от диких криков, вскоре сменившихся скулежом.
— Местечко тоже чудесное. Почти свежий воздух. Отдельная комната с видом на коридор.
— Будут. — Тайла встала, чуть качнувшись и оперлась о стену. — Вечером каждому положено по кружке водички не первой свежести и паре кусков хлеба.
— Да, меню неслыханной щедрости…
Только смеяться и остается, когда хочется кричать от ужаса.
Она стиснула тонкое покрывало, съеживаясь на топчане. Из горла рвался рык. Отчаянная, безумная потребность схватить от-ха — и уничтожить всех, кто творил такое с живыми мыслящими существами. А потом — отпустить души тех, кто больше не мог длить эту муку. Во рту стало горько. Ладонь Тайлы легла на плечо, и та молча прижалась рядом, глядя сухими блестящими глазами.
— Ты правда была убийцей? — это она спрашивала уже жестами.
Вот в этот момент Йаррэ была истово благодарна и Мастеру, и Йеру, и все прочим нечаянным учителям, не жалевшим и гонявшим по, казалось, самым бессмысленным предметам и днем и даже ночью.
— Шэннэ рассказал? — быстрое мелькание пальцев в ответ. — Да.
— Тяжело это? — уже вслух. — Зачем ты на это решилась?
— Судьба у меня такая. Молодая была, глупая. Думала — отличусь, буду не такой, как все.
— Отличилась?
Задумчивый взгляд — тяжелый, давящий, словно режущий.
— О да. Больше, чем мне бы того хотелось.
— И как тебе Сай? Он ведь понимает уже, что вы связаны, что ты ему нужна. Он пытается за тобой ухаживать…
— Не для меня такой, как он… Я… грязная. Испачкалась так, что…
Так и захотелось отвесить затрещину.
— Никто здесь чистеньким не остался. И поверь, он, если надо, будет лгать, прогибаться, встанет на колени — чтобы потом, когда придет в час, вгрызться врагу в горло. Мы не из тех, кто прощает обиды и забывает их. Ты ему нужна, так не отказывайся от него.
— Я ведь то же самое могу сказать и тебе, — тонкие пальцы сжимают запястье. — Ты думаешь — он тебя предал? Бросил здесь, чтобы выполняла его волю и выкручивалась?
Так примерно она и думала. Не о предательстве, но…
— Это не так. Я все расскажу тебе, — снова жест, — во сне…
После сумбурного сна легче не стало — разве что развеялось немного марево, кружащее голову. Все-таки регенерация альконов — не чета человеческой. Здесь холодно, холодно так, что застывает душа. И дело не в низкой температуре — нет. Эти стены пропитаны ядом чужих страданий слишком сильно. Здесь нельзя остаться в здравом рассудке, а безумие — как благословение.
Прозрачные крылья робко сжимаются за спиной — дракону здесь тоже не нравится. Слишком много насильственной, неправильной смерти. Слишком. И пусть какая-то часть её осознает, что решение Кинъярэ было наиболее верным, но это не мешает чувствовать бешенство от произошедшего. Он подставил её, как ни думай, как ни предполагай.
Долг или странное чувство привязанности? Что сильнее?
Йаррэ посмотрела на прикорнувшую в уголке Тайлу.
«Это — наш путь. Наше служение. Кем мы станем, если отвернемся от него и предадим? Такие пути не бывают легкими, но верные пути всегда даются не малой кровью. Можно ли отказаться от себя и предпочесть более слабых духом?»
Для неё нет больше страха. Только долг и приказ. Только то, что нужно выполнить любой ценой. Но сможет ли так жить она сама? Яра не знала. Страх будил гнев, а гнев — плохой помощник в любых решениях. Что же ей делать?
Несколько дней прошли в глухом нервном ожидании. От воды несло тухлятиной, хлеб едва ли можно было разгрызть, а холод стен и крики пленников не прибавляли хорошего настроения. Она не представляла, как отсюда выбраться и, тем более, как попытаться исследовать тюрьму хотя бы относительно безопасно для себя, когда события покатили валом.
Распахнулась, лязгнув, решетка. В проеме показалась холеная физиономия с ярко-синими глазами, такая же серо-голубая кожа отсвечивала белыми прожилками вен. Ирраи. Те ещё ублюдки, наемники, лишенные чувств. С ними нельзя договориться, смутить, обмануть, надавить на жалость.
— На выход, девки. Сегодня у вас прогулочка, — сверкнули в нехорошей улыбке желтоватые клыки.
Она сама вытянула из камеры ослабевшую Тайлу, понимала — иначе сопроводят уже пинком.
Длинные серые переходы с почти одинаковыми клетушками. Бьет в ноздри запах крови и грязи, застарелого пота. Просто отключить все чувства. Просто идти вперед. Ты можешь, Яра. Ты должна. У тебя просто нет другого выхода.
Огромное пустое помещение находилось на несколько ярусов выше их камер — и в нем было два огромных окна, открывающих вид на высокие неприступные вершины горных пиков и снежные шапки на их склонах. Здесь было уже множество людей и нелюдей — тощих, едва держащихся на ногах, закованных в кандалы или просто связанных веревками. Кого здесь только не было… И все вели себя тихо, слишком тихо. Никаких разговоров, даже попыток. Даже шелеста шагов почти не слышно, не говоря уже о звяканье цепей.
Они замерли — напуганные, вымотанные происходящим, сжались у стены. Спустя какое-то время тюремщики привели, видимо, последнюю партию заключенных и высокий рыжебородый человек, одетый в плотный темный мундир с магической защитой легко вскочил на небольшую платформу у стены. Усиленный магией голос разнесся по всему помещению:
— Ну что, тварюшки? У вас есть ровно два часа беспредела. Не портите нам статистику, надеюсь, что трупы будут!
Тюремщики исчезли во всполохе магии, а они, ошеломленные, замерли в пустоте и тишине, тут же взорвавшейся криками. Куда подевались только бледные тени? Лица-лица-лица — озлобленные, искаженные в ярости и гневе, обезображенные похотью. Яра и спустя годы не хотела вспоминать тот день и то, что там творилось. Женщин в тюрьмах, как ни крути, куда меньше мужчин, да и погибают они быстрее… земля закружилась, сошла с орбиты, вызывая приступ тошноты и ненависти.