Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества
Шрифт:
Поверженный враг захрипел и повалился навзничь. Я шагнул вперед, занеся меч для нового удара, и понял, что орки дрогнули: щиты и копья моих девчат шаг за шагом теснили их обратно в воротный проезд. Йолана с яростным выкриком толкнула щитом орка, замахнувшегося на упавшую Ристину; Ильдико протяжным ударом перерезала глотку его соседу. Сёстры подхватили виконтессу за плечи и рывком подняли.
— Прочь! Я сама! — гневно зарычала Риз, вырываясь из рук степнячек. Лицо рыцарши пересекли две струи крови из разбитого носа; глаза горели огнем. Виконтесса попыталась встать на раненую
— ДЕНЬ ПРИДЁТ!!!
Сердце бешено колотилось, а клинок в руке требовал разить зелёную сволочь: все же нормальный мужчина не может остаться спокойным, видя в крови лицо, которое недавно целовал. От того, чтобы ломануться следом за отступающими зеленокожими, меня удержали Дорна с Гертой, нежно, но крепко схватив за плечи.
— Закрывай!.. — выдохнул я, приходя в себя. Осмелевшие ополченцы из заднего ряда бросились к створам и вложили вместо засова копьё. Смешно, конечно, но за символ сойдёт…
— Риз, ты как? — встревоженно спросил я.
Златоволосая валькирия зло сплюнула кровь.
— Да отстаньте вы. Хуже бывало. Глянь лучше, пойдут они ещё или нет.
Я бегом поднялся на боевую галерею возле Надвратной и посмотрел вокруг. Орки не просто отступали, они бежали: разрозненно или мелкими группами, уже почти не пытаясь закрыться от стрел. Многие вообще побросали щиты.
Я заметил среди них и вождя: вопреки общей панике он тычками и руганью останавливал пробегавших мимо него сородичей, разворачивая их обратно.
— ВА-А-А-А-А!!! ШТУ-У-У-У-УРМ!!! — взревел мой архивраг, тыча зеленым пальцем в выбитые внешние ворота. Тут справа от меня вдруг возникла Сола; коротко приложившись, она спустила тетиву арбалета, и атаман налётчиков удивленно скосил стекленеющие глаза на торчащий у него из горла болт.
— Вот теперь точно всё. — сказала повариха, прислонив оружие к стене. Я смотрел на бегущих обратно к броду орков, ощущая вдруг навалившуюся неимоверную усталость, будто воевал уже не сутки, а без малого неделю. В легендах и сказаниях в такие моменты из-за горизонта появляются драконьи всадники, чтобы пожечь безжалостным огнем разбитого противника, а после заложить круг почёта герою-победителю, сдержавшему вражий натиск.
«Даже как-то жалко, что драконы давно вымерли. Неужели и правда кончено?» — подумал я, неуверенно вкладывая меч в ножны. Рядом громко замычал военхрон, тщась выплюнуть забитый ему в глотку кляп. На стену рядом со мной поднялась Герта.
— Победа, мессир! — мечтательно улыбнулась рыжая солдатка. — Я тут одну песню уместную вспомнила…
Я устало кивнул, слабо хмыкнув что-то утвердительное. Раз уж драконьих всадников мне не полагается, хоть завершим пьесу вокальным номером.
— Слова как-то сами переиначились. — сказала Герта. — Вот послушайте!
Теньент наш ростом невелик,
Но он силён иным:
Своим врагам приносит вмиг
Пожар
Стремись отродье истребить,
И принят будешь, может быть,
Ты Девою к святым!.. [2]
…Солнце начинало садиться, а за стеной ополченцы деловито отпиливали головы мертвым оркам, сваленным у вырытой в овраге широкой ямы. «Хоть на что-то сгодились магдефуртские мессеры» — подумал я, оглядывая предполье острожка, усыпанное стрелами, блестящим в закатном солнце орочьим железом и круглыми щитами.
Дорна внимательно приглядывала, чтобы наша посошная рать не стащила с собой что-нибудь из орочьего оружия; сложенные у стены трофеи ждали транспортировки в острожный арсенал. Доспехи я, подумав, разрешил забирать с собой: нам с них толку не было, а крестьянину убить кого-нибудь орочьим шлемом, устаревшим уже века на четыре, было явно не проще, чем заколоть вилами.
— Э! — окликнул я невысокого мужичка, который примеривался к толстой шее вождя зеленокожих, придерживая труп за украшенное наголовье. — Не наглей! Башку забирай, а это оставь. Повесим в казарме.
Селянин кивнул и боязливо протянул шлем мне. Я подошел ближе, повертел трофей в руках и вручил Дорне.
— Придумай, где смотреться будет.
— Сделаю, сэр. — оскалилась сержантесса, чуть поморщившись: болела щека, рассеченная орочьим копьём.
Битва за острожек обошлась мне удивительно малой кровью. Сильнее всех пострадала Ристина: ее ранами сейчас занималась Лайна, но, с ее слов, виконтессе повезло, и необходимое лечение сводилось к потреблению настоечки: наружу, для обеззараживания ран, и внутрь, для обезболивания. Томасина крепко получила по шлему, но клялась Девой, что её даже не тошнит, и просто приходила в себя, сидя у ворот. Сразу после боя у оруженосицы немного заплетался язык, но уже полчасика спустя она вполне нормально доложила мне и чародейке о самочувствии, и я успокоился.
Фелицию ранил в плечо один из немногочисленных орочьих стрелков. Стрела из короткого лука пробила стеганку, но вошла неглубоко, хотя девчонкам пришлось приглядывать, чтобы кошкодевушка не разлизывала перевязанную рану. Сёстры-степнячки получили несколько легких царапин в местах, не прикрытых доспехом, а Дорне острием копья распороли щёку: Лайне даже пришлось её зашивать, так что коллекцию шрамов на лице сержантессы неминуемо ждало пополнение. Из ополченцев, как я и надеялся, не пострадал никто.
— Мужики, закопать осталось! — скорее попросил, чем приказал я. — И домой идите, жёны вас заждались. Всем объявляю благодарность!
— Это вам спасибо. — ухмыльнулся бородатый мужик в кузнечном фартуке. — Столько железа как с неба свалилось! Плохонькое перекуём, а что получше, то так продать можно. Это ж какие деньжищи! Знала б жинка, ни о какой башке зеленой и не подумала бы.
— Смотрите только, разом всё не продавайте! — крикнула со стены Герта, услышавшая разговор. — Цену собьете!