Древнерусская игра - Двенадцатая дочь
Шрифт:
Она вскочила с лавки - тряхнула смоляными волосами:
– Он присосался к сновидениям вражеского связного! Замолчите все! И не двигайтесь! Не вздумайте случайно разбудить юного камарадо
– _Щука кличет упрямого стерха,_ - снова заговорил Мяу.– _Щука кличет стерха отвечай мне стерх._
Сказав сие, финский паренек почесался во сне, шумно вздохнул... Наконец, выдал ответ "стерха":
– _Что тебе трусливый гугней оставь меня еще много времени до начала наших забав._
Я удовлетворенно кивнул: "щука" - это младший жрец Гугней, ответственный за северную группу магов-учеников. В задачи его подопечных входит,
– _Ты упорствуешь стерх глупо упорствуешь называя меня по имени посему я вынужден донести наезднику о твоем самоволии ты упорный осел!_
Бедный Мяу ухитрился выпалить эту фразу на одном дыхании - и с видимым наслаждением замолк. Потом снова почесался и слабо улыбнулся во сне. Видимо, в эфире наступила временное затишье - опоенный спящий мальчик мог немного отдохнуть.
– Любопытный диалог, - сказал я.– Интересно, кто такой "наездник"...
– Я думаю, это Куруяд!– быстро сказал Неро.– Или первый помощник его - Браздогон, - откликнулась Феклуша.– Скоро узнаем... Скорее всего через несколько минут у них будет новый сеанс связи.
Отлично. А мы пока продолжим перекличку - я снова повернул лицо к волшебным блюдцам на стене:
– Кто у нас следующий? Почему эти два блюдца совершенно черные?
– Это полозы, о грандиозный коррехидор, - услужливо подсказала вила Фекла.– Они лежат в земле... Поэтому пока нет изображения.
Ясно. Взгляд мой скользнул правее - следующая пара магических тарелочек слабо лучится голубовато-зеленым светом: какие-то светлые пятна видны сквозь колеблющееся кружево водорослей. Прицепившись к зомбированной русалке, длинные обнаженные тела вяло побалтывают ногами в глубине - это Стыря и Шнапс, наши водяные. Дальше по порядку - я удивился - сразу четыре экранчика с совершенно одинаковым изображением. Что-то желто-коричневое, с резкими трепещущими тенями... Постойте. Ведь это интерьер моей землянки! А черный человек с белым лицом - это же я сам...
– Вот блюдечко - мое блюдечко, о колоссальный коррехидор!– Феклуша коснулась пальчиком одного из одинаковых экранов.– А здесь, в колбе, - моя кровь... видишь, какой благородный цвет... Это цвет революционной страсти, цвет ненависти к подлому Чуриле!
Понятно, кивнул я. Четыре монитора отслеживают Феклушу, Неро, Травеня и Усмеха. А следующая тарелка - снова древесные ветки и что-то темное, похоже на огромное птичье гнездо... Так и есть: укрытие нашего слепого акустика, одного из Славкиных приятелей. Наконец, последние два экранчика отображали местоположение так называемых "рубцов" - самых страшных оперантов в нашей бригаде. Вот они, полуголые и озверевшие, бьются и скачут, опутанные до срока заговоренными цепями, и десять Данькиных разбойников едва сдерживают доморощенных берсерков, опоенных мухоморами и уже рвущихся в бой - не важно с кем, главное, насмерть... Глядя на потные блестящие тела атлетов-наркоманов, на эти вздувшиеся жилы, на хлопья пены в бороде старшего рубца Жупелки, бригадира Славкиных "боевых жаб", я поморщился. Все-таки есть что-то отталкивающее в Стенькиных магических технологиях. Что-то чужое, неправильное...
Внезапно заговорил Язвень:
– _Слухач кличет свою няньку слышу весла сверху по речице._
Ну
– Начинается, высокий князь?
Кажется, начинается. Через пять минут напряженного ожидания на голубых экранах Стыри и Шнапс возникли черные мутные тени - как тучи по небу, по верху воды двигались темные днища двух ладей. Ага, а если посмотреть на тарелки птицебоев, уже можно видеть светло-серые, мягко раздутые паруса. Ну вот, прибыла первая группа телохранителей Метанки. Если не изменяет память, это десяток Погорельца и десяток Оботура. Сейчас господа дружинники будут готовить местность - прочесывать оба берега перед началом торжественного мероприятия с участием высокородной девицы Метанки Катомовны.
Переводя взгляд с одного монитора на другой, я с любопытством следил за четкими, отработанными действиями Катоминых людей. Черная ладья с желтым стожарским солнышком на парусе пристала к северному берегу - на зеленый шелк под трепетные ивы сошла дюжина крепких молодых людей в железных рубахах и одинаковых шлемах. Неторопливо разошлись в цепь и двинулись вверх по склону холма, изредка перекликаясь, пиная сапогами пеньки, тыкая копьями кочки: так, на всякий случай проверить.
Вторая ладья - серовато-зеленая, со светлым, почти белым парусом без рисунков - клюнула острым носом кусты у южного берега. По дощатому мостику один за другим соскочили десять дружинников в темноватых, не слишком новеньких доспехах.
– Узнаю добрых молодцев!– добродушно прогудел Гай.– Знакомые рожи. Это, детки мои, знаменитый десяток Погорельца. Вы еще в штаны писали, а они уже родную землю от ворогов боронили!
Десяток Погорельца, хмыкнул я. Едва ли не самые старые воины в Катомином гарнизоне: каждому не меньше пятидесяти. Опытные, но не слишком расторопные; вот и привлекают их теперь в основном для ленивых и мирных трудов - для охраны и конвоирования... И сегодня дружинники Погорельца явно не рассчитывали на то, что придется участвовать в настоящих боевых действиях. Честно говоря, кольчужные бородачи работали лениво. Наскоро прочесали сосновый лес (кое-кто даже поглядывал вверх, на верхушки деревьев, но дивов никто не заметил).
Минут через десять старички повернули обратно к ладье. Тоже мне профессионалы! Могли бы хоть пару псов-ищеек прихватить с собой: собакам несложно учуять экзотический и страшный запах дивов, бродивших здесь совсем недавно, а заодно и ящики с насекомыми в земле... Хотя... мне помнится, Куруядовы "комсомольцы" разбрасывали какую-то темную пыль по траве - может быть, это и были зелья, отбивающие собачье чутье? Мы ведь додумались намазать наших полозов волшебной мазью с запахом стылой земли - думаю, противник тоже горазд на подобные хитрости.
Вслед за охранниками с первой ладьи на северный берег спустились рабочие - забегали полуголые парнишки, выгружая на траву доски, какие-то тюки, похожие на свернутые шатры, веревки и бочки, корзины с едой, даже вязанки свежих цветов... Назревает трогательный пикник, сказал бы Бисер. Когда дружинники обоих десятков вернулись к своим ладьям, на ожившем берегу уже выросли дощатые помосты, щедро украшенные цветами и лентами, задымились первые робкие костерки... К солнцу поднялись сморщенные рожицы идольцев, наспех вкопанных у воды и увешанных побрякушками, точно новогодние елки.