Древнерусские учения о пределах царской власти

Вальденберг Владимир Евграфович

3) Некоторые политические темы имели, по-видимому, не одно только жизненное происхождение, а обсуждались еще и из интереса к вопросу в его отвлеченной постановке (Иаков чернор.).

4) Многие жизненные вопросы не нашли себе отражения в политических идеях; так, в политической литературе совсем не обсуждается отношение князя к вечу.

2. Возникновение учений о пределах царской власти

Если ограничить рамки исследования с одной стороны вступлением на кафедру митрополита Петра (1308), а с другой – смертью в. князя Василия Дмитриевича (1425) или кончиной митрополита Фотия (1431), то мы получим период времени, на который падает появление первых учений о пределах княжеской власти. Объем полномочий, принадлежащих князю, определяется в этих учениях не вообще, а лишь по отношению к духовной власти. На эту тему были выставлены в указанный период двоякого рода учения: одни предоставляют князю широкие полномочия в отношении церкви, другие, наоборот, эти полномочия решительно отвергают. Тот и другой взгляд на княжескую власть встречается уже в древнейшем периоде русской политической литературы; но там эти взгляды выражались только в отдельных идеях, к тому же не всегда ясных в своем содержании, между тем как здесь мы имеем целые учения, т. е. системы идей, более или менее связанных друг с другом и обоснованных.

В исторической литературе часто преувеличивают значение теорий, ограничивавших княжескую

власть в пользу власти духовной, и относят к учениям о превосходстве священства над царством и такие учения из числа появившихся в указанный период, которые в действительности этого характера не имели. Поэтому, прежде чем обратиться к рассмотрению учений, в которых раскрываются границы княжеской власти, приходится остановиться на некоторых учениях, не имеющих политического характера.

Для доказательства существования у нас учения о превосходстве священства над царством историки приводят одно место из поучения митр. Петра: «А который иерей святую литургию священствовал, тогда царя честней: никто бы ни усидел противу него; аще кто усидит, проклят тот человек есть от небесных сил» [312] . Но едва ли эта ссылка убедительна. Митр. Петр вовсе не говорит здесь о том, чтобы иерей по своему сану был вообще выше царя; он подчеркивает только высокое значение совершаемого им таинства [313] : поскольку и когда иереи совершает таинство, он оказывается честней самого царя. Это – высота в области церковной, потому что царь не совершает таинства, а только присутствует при нем, и никакого вывода отсюда к отношениям государственным автор не делает. Их не имеем права делать и мы.

312

Пам. стар. р. лит., IV. С. 188. Ср. М. Дьяконов. Назв. соч. С. 122; В. Сергеевич. Древности. Т. II. С. 500. Другое его поучение, напечатанное в Приб. к твор. отц. 1844 г. (ср. Макарий. Ист. р. ц. Т. V. С. 413) не заключает в себе никаких политических идей.

313

Такую же мысль встречаем несколько позже в послании патр. Антония в Псков 1388–395 г. А. И., I, № 6. С. 11.

Несколько больше оснований говорить о взглядах на этот вопрос митр. Алексея. До нас дошло несколько его поучений. В одном из них, обнародованном, как думает Голубинский, при занятии им митрополичьей кафедры [314] , т. е. в 1354 г., встречается несколько мест, имеющих характер политических идей. В одном из этих мест читаем:

«А князи и боаре и вельможи судите суд милостивно: суд бо без милости есть не створшему милости, хвалится милость в суде; мьзды на неповинных не приимайте и не на лица судите, суд бо Божий есть; судите людем в правду, и вдовиц и сирот и пришлец не обидите, да не возопиют на вас к Богу» [315] .

314

Ист. русск. церкви. Т.Н. С. 188; того же мнения и Горский: Св. Алексий, митр, киевский. Приб. к твор. отцов, 1848. 4.VI. С. 102.

315

Приб. к твор. ОТЦ., 1847. С. 33–34.

Это знакомые уже нам мысли об обязанности князя руководиться в своей деятельности законом правды; здесь эти мысли поставлены в связь с идеей ответственности князя перед Богом. Отсюда можно заключить, что митр. Алексей понимал княжескую власть как ограниченную. Затем он продолжает:

«А людская чадь Бога бойтеся, а князя чтите, а святительство имейне выше своеа главы, со всякым покорением, без всякого прекословья; ти бо печалують день и нощь о душах ваших, понеже въздати им ответ Богови о пастве своей» [316] .

316

Там же. С. 34.

Почтение к святителю требуется здесь гораздо большее, чем к князю: князя нужно просто чтить, а святителю – покоряться без всякого прекословия. Можно ли думать, что такая безграничная покорность святителю требуется и от князя? В этом месте своего поучения митрополит обращается к чади своей и противополагает ее князю и святителю; поэтому буквальный смысл текста не дает основания для такого обобщения. Другие произведения митр. Алексея заключают в себе по этому вопросу еще меньше. Так, в «Послании на Червленый Яр» (ок. 1360 г.), где изложены все вообще обязанности христианина, митрополит говорит о себе, что он «всем крестьяном, обретающимся в всей русской земли, пастух и учитель», и выводит отсюда свое назначение «молвити и учити всех на вся душеполезная и спасеная». Об отношении мирян к духовенству он говорит: «А священников и монахов любите и просите молитвы их» [317] . Этот взгляд чужд какой бы то ни было политики, он предоставляет митрополиту, как и всему духовенству, одну только область церковных отношений и влияние исключительно нравственное. Вывести отсюда права власти митрополита над князем невозможно.

317

Р. И. Б. Т. VI. С. 169 и 171.

Между тем на практике митр. Алексей ставил свою власть выше княжеской и не сомневался пользоваться ею в интересах государственных. При нем шла борьба московского князя с Тверью. В пылу этой борьбы в. к. Дмитрий Донской захватил тверского князя Михаила Александровича и присягой обязал его к покорности. Но тот, вероятно, не считал для себя присягу обязательной и стал опять проявлять враждебные чувства, а когда Дмитрий Иванович послал против него войско, он бежал в Литву Там он поднял в. к. Ольгерда, который в союзе с смоленским князем Святославом Ивановичем двинулся на Москву [318] . Это было в конце 1368 г., т. е. четырнадцать лет спустя после вступления митр. Алексея на кафедру. Митрополит употребил по отношению к тверскому и смоленскому князьям высшую меру своей власти и подверг их церковному отлучению. К сожалению, мы не имеем грамоты, в которой отлучение было произнесено, и потому не можем судить, какими положениями оно было обосновано, и как была формулирована вина обоих князей, в частности мы не знаем, за что был отлучен тверской князь – за нарушение крестного целования, т. е. за чисто религиозное преступление или за что-нибудь другое. Но зато до нас дошло несколько грамот константинопольского патриарха Филофея, написанных по этому поводу, в которых изложено целое учение о власти митрополита. В грамоте к Дмитрию Донскому патриарх говорит:

«Митрополит, мною поставленный, носит образ Божий и находится у вас вместо меня, так что всякий, повинующийся ему и желающий оказывать ему любовь, честь и послушание, повинуется Богу и нашей мерности, и честь, ему воздаваемая, переходит ко мне, а чрез меня, – прямо к Богу. И кого митрополит благословит и возлюбит за что-либо хорошее – за благочестие или за послушание, – того и я имею благословенным, и Бог также; напротив, на кого он прогневается и наложит запрещение, и я также» [319] . В увещательной грамоте русским князьям патриарх пишет: «Все это вы будете иметь (т. е. чистоту веры и благочестие), если станете оказывать подобающее уважение, почтение, послушание и благопокорение преосвященному митрополиту Киевскому и Всея Руси… и, как испытанные сыны церкви, будете внимать ему и его внушениям так, как вы обязаны внимать самому Богу» [320] . Эти общие положения патриарх применяет к обстоятельствам дела в своих отлучительных грамотах к русским князьям и, в отдельности, к смоленскому князю Святославу. Вину князей патриарх видит в том, что они заключили с в. к. Дмитрием Ивановичем договор и обязались «страшными клятвами и целованием честного и животворящего креста в том, чтобы всем вместе идти войною против врагов креста, поклоняющихся огню», а затем преступили свои клятвы и крестное целование и «соединились с нечестивым Ольгердом». Поэтому патриарх находит, что они как «презрители и нарушители заповедей Божиих и своих клятв», как действовавшие «против священного христианского общежития» , «против своей веры и своего христианства» , правильно отлучены митрополитом, и патриарх, со своей стороны, подтверждает отлучение [321] .

318

Соловьев. Ист. Р. Т. III. Изд. 2. С. 339–341; Голубинский. Ист. р. церкви, II. С. 202–203.

319

Р. И. Б. Приложения № 16. Почти те же выражения в грамоте патриарха к самому митр. Алексею. Там же, № 17.

320

Там же, № 18.

321

Там же. Ст. 117–124.

Весь текст грамот и отдельные его выражения ясно говорят, что князья учинили не одно только религиозное преступление, и что, следовательно, князь должен оказывать митрополиту благопокорение и за пределами чисто церковных отношений. Но так объясняет дело патриарх, а не сам митр. Алексей. Быть может, он в своем послании к патриарху просил именно так изложить дело; вполне вероятно даже, что он подсказал ему некоторые выражения. Но с достоверностью мы этого не знаем и потому не можем теорией патриарха Филофея дополнять учение митрополита Алексея. От него мы имеем только практику, которая объясняется, конечно, не одними теоретическими взглядами, каких держался митр. Алексей, но и всей совокупностью обстоятельств, в которые он был поставлен. Ею дополнять теорию тоже нельзя, и потому приходится признать, что его учение не дает основания утверждать, будто он проповедовал ограничение княжеской власти властью митрополита.

Первое учение, в котором раскрывается отношение светской и духовной власти, изложено в послании инока Акиндина к в. к. Михаилу Ярославичу Тверскому [322] . Особенные обстоятельства вызвали это послание. Вскоре после того, как митр. Петр занял кафедру, тверской епископ Андрей вместе с великим князем возбудили против него обвинение во взимании мзды за поставление в церковные степени. В 1310 или 1311 г. был созван собор с участием патриаршего клирика для суда над митрополитом, но собор оправдал св. Петра. Тогда великий князь возобновил свое обвинение перед патриархом, а епископ Андрей отправил в Константинополь монаха Акиндина для выяснения самого вопроса о дозволительности взимания мзды. Послание и явилось как результат этого поручения [323] .

322

Подлинное название – «Написание Акиндина, мниха лавры Святыа Богородица, к великому князю Михаилу о поставляющих мьзды ради».

323

Обстоятельства дела изложены у Голубинского. Ист. р. церкви. Т. II. С. 106–111; там же разбор обвинения.

Акиндин излагает, прежде всего, некоторый общий взгляд на отношение светской и духовной власти.

«Церкви Христовою благодатию от нужи приреченное свобожъшися от благочестивых царь и князь наших и изрядных иерей яко крин в благоухание Христови процветши. Святительство бо и цесарьство съединением и бес порока законные уставы твердо и неподвижно должни суть держати и творити: о во бо божественным служа, ово же человечьскыми обладая,; единем же началом веры и законом обое происходя, человечьское украшает житие» [324] .

324

Р. И. Б. Т. VI. Ст. 155.

Это, по-видимому, проповедь полной раздельности святительства и царства. Хотя у них общий источник – вера и закон, но задачи их разные: одно служит божественным целям, другое – человеческим. Мы ожидали бы отсюда вывода, что князь не имеет и не должен иметь никакого отношения к церкви и к церковному управлению. На самом деле видим другое. Автор чрезвычайно искусно, оставаясь в пределах выставленной им формулы о различии целей святительства и царства, устанавливает между ними тесную связь. Целым рядом текстов он доказывает, что недостаточное или неправильное служение божественному отражается и на человеческом. «Несть ино ничтоже величие правоверным кристияном, якоже правила церковные крепко держати. Егда бо святые и божественные церкви без ереси и бес порока пребывает, тогда Бог даеть нам мир в земли и обилие всякых плодов и врагом одоление… Аще ли ослушаетесь заповедий моих, то наведу на вы мечь, отмещающь суды моя; вбегнете в грады ваша, и послю глад и смерть на вы, и снесть плоть кождо ближнего своего. И предам вы в руце врагом вашим, и пусты сътворю грады ваша» [325] . Царство оказывается сильно заинтересовано в том, как исполняются церковные правила; от этого зависит его благосостояние и даже его жизнь. А так как исполнение церковных правил есть прямое дело святительства, то важно, чтобы оно всегда было на высоте своего положения. Поэтому Акиндин вручает князю высшее блюстительство в отношении епископов.

325

Там же. Ст. 156.