Древнерусские учения о пределах царской власти
Шрифт:
В чем же именно проявляется деятельность великого князя в области церкви? Послания митр. Ионы указывают несколько видов его деятельности. Великий князь возбраняет митрополиту Исидору идти на собор, а когда это не действует, он берет с Исидора клятвенное обещание «не принести нова ничего, в супротивье нашему православию» [419] . Исидор не исполнил обещания и вместо благочестия нанес «развращение святей церкви, великому православию русскиа земля»; за это великий князь лишил его митрополии и заточил в монастырь [420] . Как «некий уд гнил», Исидор велением великого князя был отторгнут от здравого тела русской церкви [421] . Далее великий князь созывает церковные соборы. Иона говорит об этом в таких выражениях: «Господин наш князь великий Василей Васильевичь и сын его князь великый Иван Васильевичь, събрав нас своих богомольцев, архиепископов и епископов, и честнейших архимандритов, и преподобных игуменов, и все съединение церковное»…', великий князь «съзывает архиепископы и вся епископы великодръжавных земль своих руськие митрополии… створше збор велик»; «съзвав архиепископы и епископы и все великое Божие священство всее своея великиа русскиа дръжавы…» [422] . Во всех трех грамотах, из которых выписаны эти места, речь идет не о разных соборах, а об одном и том же; поэтому и выражения эти нужно рассматривать как взаимно дополняющие друг друга. Между ними и на самом деле нет никакого противоречия: все они говорят, что князь «созывает» или «собирает» соборы, и это нужно понимать не как исполнение чьего-то чужого решения, а как самостоятельный почин. Князь решает вопрос о необходимости созвать собор, созывает его и определяет предмет его занятий.
419
Послания 1460–1461 г. к смоленскому и черниговскому епископам. Р. И. Б. Т. VI.
420
Там же. Ст. 654.
421
Там же. Ст. 621.
422
Там же. Ст. 634, 647, 662.
Наконец, к деятельности великого князя в области церковного управления относится его участие в поставлении духовных властей – епископов и митрополитов. Об этом участии митрополит Иона говорит в своих грамотах неоднократно, но формулирует он его не всегда одинаково. Сообщая о своем поставлении в митрополиты, он говорит, что его поставил собор «по думе» великого князя, или что он поставлен «по начатию о Бозе действующего великого князя», или «по совету самодержца»; в других случаях он говорит, что это было сделано «волею великого самодръжства», или просто, что в. к. Василий Васильевич со своим сыном «поставили» его на митрополию [423] . Чем объясняется такая неустойчивость в выборе выражений? Определяя степень участия великого князя в этом деле, Иона перебрал, кажется, все возможные формулы, начиная с той, которая уделяет князю только совещательный голос, и кончая теми, где князь берет на себя инициативу или единолично приводит дело в исполнение. Как исторический документ послания митр. Ионы оставляют читателя в этом отношении без всякой опоры: по ним восстановить картину избрания митрополита было бы очень трудно. Между тем нет сомнения, что Иона прекрасно знал, как было дело, и как именно выразилось участие в нем великого князя. Если он тем не менее проявляет колебание, то для этого, надо думать, были свои причины. Отметим, что подобное же колебание заметно и у всего современного ему высшего духовенства. В соборной грамоте епископов (1459 г.) о верности их митрополиту Ионе они выражают намерение не отступать и от преемника его на кафедре, который будет поставлен «по повелению господина нашего великого князя Василия Васильевича, русского самодръжца». А в 1461 г., извещая тверского владыку о кончине митрополита Ионы, епископы в своей соборной грамоте сообщают, что почивший избрал себе преемника, «обговорив (т. е. по совету) с своим сыном с великим князем» [424] . Очевидно, составители соборных грамот также затруднялись точно определить роль великого князя в избрании митрополита. Причину этого нужно искать во взглядах общества на значение этой роли. По взглядам митр. Ионы, как и по взглядам современного ему духовенства, князю принадлежит некоторая доля участия в избрании митрополита (и, может быть, епископов вообще), но это участие не выливается ни в какие определенные формы, не порождает никаких правовых отношений с определенным содержанием. Оно имеет не юридический, а нравственный характер, при котором форме придается второстепенное значение. Князь обсуждает этот вопрос вместе с митрополитом или с собором, обе стороны проникнуты сознанием важности вопроса и готовы на взаимные уступки, и разница между советом и приказанием незаметно стирается. Когда вопрос решен, кандидат на кафедру избран, – трудно установить меру участия в этом деле духовной и гражданской власти. Но во всяком случае замещение кафедры не может состояться без ближайшего участия в этом великого князя.
423
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 540, 648, 662; А. И. Т. I. С. 95 (напечатано с ркп. XVI в., где было сначала: по воле, а потом исправлено – по совету).
424
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 630 и 686. Составленный в половине XV в. чин поставления епископа (А. Э., I. № 375 = Р. И. Б. Т. VI. № 52), который преосв. Филарет приписывает митр. Ионе (Обзор р. д. лит. С. 109), дает некоторое участие князю, хотя и очень незначительное. А. Э., С. 469, 470. Впрочем, редакторы Р. И. Б. относят чин к 1423 г.
Для полной характеристики взглядов митр. Ионы надо упомянуть еще, что он чрезвычайно редко прилагает к великому князю титул «самодержавного» – гораздо реже, чем он встречается в рассмотренных повестях. И из употребления этого титула нельзя заключить, что митр. Иона соединял с ним мысль о границах власти великого князя и, в частности, о его праве на участие в церковном управлении. Так, в грамоте 1448 г. литовским князьям и народу Иона, сообщая о своем поставлении на соборе русских иерархов, говорит, что «волею великого самодръжавства то учинилось» [425] . Самодержавство здесь имеет только значение титула без какого-либо определенного содержания.
425
Р. И. Б. Т. VI. С..540.
Таким образом, церковно-политические воззрения митрополита Ионы заключаются в том, что он не ограничивает власть великого князя и, вообще, всякого государя одними светскими делами, но возлагает на него задачи религиозного характера, предоставляет ему участие в делах церковных. Другими словами, он соединяет в руках князя верховную государственную и высшую церковную власть. Князю принадлежит попечение о православной вере, и он принимает участие в церковном управлении: созывает соборы, избирает и увольняет митрополитов. Во всех этих делах князь поступает согласно существующим церковным законоположениям, но его участие не всегда имеет строго определенные формы и носит иногда скорее нравственный, чем правовой характер. Эти взгляды митр. Ионы вполне сходятся с идеями повестей и сказаний, посвященных Флорентийской унии, и так же, как там, они связаны с унией только внешним образом. Взгляды эти не вызваны унией и не в первый раз высказываются в русской письменности; они тесно связаны с целым направлением политической мысли, достаточно выразившимся уже в предшествующие века, непосредственно к нему примыкают и его развивают. Развитие это выразилось в том, что права князя в области церковного управления, о которых прежде говорилось в общих выражениях, теперь, т. е. в повестях об унии и у митр. Ионы, определяются более подробно. Памятники прежнего времени говорили вообще об обязанности князя охранять церковь, и только Акиндин выдвигал его право суда над митрополитом; в повестях же и у митр. Ионы указываются, кроме этого права, еще и другие права князя: 1) созвание церковного собора и 2) участие в избрании митрополита. Сам митрополит Иона не смотрел на участие великого князя в церковном управлении как на неслыханную новость. Из всех его грамот и посланий с несомненностью вытекает, что он видел в деятельности князя в этом направлении явление вполне нормальное, освященное стародавними обычаями, а об избрании митрополита он прямо говорит, что князь действовал здесь, «нашие рускые земля обыскивая старину» [426] . Следовательно, об идеях митр. Ионы можно сказать то же, что и об идеях повестей: Флорентийская уния и падение Византии не вызвали их, а только усилили и привели к большей определенности по сравнению с идеями предшествующего времени [427] .
426
Р. И. Б. Т. V.. С… 560.
427
Кроме рассмотренных памятников, падение Константинополя вызвало в нашей письменности еще ряд сказаний о взятии Царьграда, но в этих сказаниях нет ровно ничего о пределах или о характере власти великого князя. О Руси вообще говорится в сказаниях только для того, чтобы указать на ее величие или привести пророчество о будущей победе «русского рода» над Измаилом. См. В. Яковлев. Сказания о Царьграде, 1868. С. 54 и 114.
Глава IV
Время Ивана III и Василия III
1. Писатели вне господствующих направлений
В истории русских государственных идей княжения Ивана III и Василия III образуют одну неразрывную эпоху Характерным для нее является то обстоятельство, что все главнейшие, наиболее выдающиеся политические учения, возникшие в это время, имели своей отправной точкой некоторые определенные вопросы, около которых сосредоточивался тогда интерес всего общества или, по крайней мере, передовой его части. Можно назвать три таких вопроса: 1) наказание еретиков, 2) монастырские имущества и 3) всемирно-историческое значение Руси. Вопросы эти можно не считать политическими в тесном смысле этого слова, но обсуждение их в литературе привело к построению целого ряда политических систем, различных по своему направлению и затрагивающих самые разнообразные политические темы.
Литература не сразу, однако, перешла к обсуждению этих вопросов. Кроме учений, дающих тон всей эпохе, можно указать за тот же период и такие, которые не принадлежали ни к одному из господствующих направлений и продолжали развивать темы, доставшиеся им от предшествующих поколений. Следы этих учений мы находим в писаниях митрополита Феодосия, митрополита Филиппа и ростовского архиепископа Вассиана Рыло.
Митрополит Феодосий, преемник на кафедре митр. Ионы, был очень деятельный пастырь. Он своими посланиями охранял православную русскую церковь от поползновений на нее киевского митрополита униата Григория, он заботился о поднятии нравственного уровня приходского духовенства, он же отстаивал начало независимости церкви и церковных учреждений [428] . В его грамоте 1463 г. в Новгород заключается запрещение новгородцам вступаться «в владычни суды, ни в которые дела». Грамота написана в то время, когда Новгород еще не подчинялся великому князю Московскому, и потому изложенное в ней учение не относится прямо к вопросу об объеме княжеской власти, но оно затрагивает этот вопрос косвенно. В грамоте читаем: «Аще ли который от тех игумен, или поп, или чернець имет отъиматися мирскими властелины от святителя, такового божественаа и священнаа правила извергают и отлучают; а кто по них имет в ступатися, того не благословляют». Очевидно, среди новгородского духовенства было стремление выйти из-под зависимости от своего владыки, и с этой целью игумены, попы и чернецы закладывались за сильных людей, может быть, за новгородских же посадников. Феодосий решительно это запрещает. Всякому клирику, который
428
Голубинский. Ист. русск. церкви. Т. II. С. 520–523; А. Горский. Митрополиты московские со времени разделения митрополии. Приб. к твор. св. отцов, 1857. 4.XVI. С. 210–220.
429
Р. И.Б. Т. VI. Ст. 697–698. Те же мысли, но в более слабой редакции, выражены в послании митр. Феодосия псковичам. Там же, № 98. Об обстоятельствах, при которых были написаны оба послания см. преосв. Макарий. Ист. р.ц. Т. VI. С– 53-54-
Можно предположить, что такое же запрещение и с такой же санкцией митр. Феодосий выставил бы и по отношению к великому князю, если б тот вздумал посягнуть на церковные имущества и пошлины. Вопрос поставлен принципиально, со ссылкой на божественные и священные правила, а эти правила, на которые ссылался еще св. Владимир, гораздо больше направлены против князей, чем против людей менее сильных. Митрополита Феодосия следует поэтому причислить к тому направлению, видными представителями которого до него были митр. Киприан и Фотий, и которое, защищая свободу церкви, запрещает князю какое бы то ни было вмешательство в ее дела.
Те же взгляды находим и в произведениях митрополита Филиппа (1464–1473). Произведения эти, с точки зрения развития политических идей, представляют вообще значительный интерес. В них излагается известное учение о покорении власти князя, с обычной ссылкой на послание ап. Павла, но с некоторым изменением против того, как это учение излагалось раньше. О покорении князю митр. Филипп говорит в нескольких своих посланиях в Новгород, который задумал тогда, чтоб избежать зависимости от Москвы, добровольно подчиниться польскому королю. Новгородцы, следовательно, выбирали между властью великого князя и властью короля. Их нельзя было убедить одной ссылкой на то, что надо Бога бояться и князя чтить, и что всякий, противящийся власти, противится Божию повелению: они ведь не отвергали власть, а только отдавали предпочтение одной власти перед другой – выбирали ту, которую считали более для себя удобной, а так как все сущие власти от Бога учинены суть, то ясно, что, с этой точки зрения, они и не совершали никакого преступления. Поэтому мы видим, что митр. Филипп не довольствуется выписками из св. Писания и подкрепляет свое учение еще и другими соображениями. В своих посланиях [430] он старается внушить новгородцам, что измена великому князю будет вместе с тем изменой православию. Затем он разъясняет учение ап. Павла тем, что рядом с ним ставит понятие старины. «А от своего бы есте господина от великого князя, отчича и дедича, не отступали, а к латыньскому бы есте господарю не приступали… а держали бы ся есте своея старины», – пишет митрополит [431] . В другом послании он выражается еще определеннее: «И вы, сынове, смиритесь под крепкую руку благоверного и благочестивого государя Рускыхземль, под своего господина под великого князя Ивана Васильевича всея Руси, по великой старине вашего отчича и дедича, по реченному Павлом Христовым апостолом, вселеньскым учителем: всяк повинуяйся власти, Божию повелению повинуется, а противляяйся власти, Божию повелению противится» [432] . Итак, на вопрос, которая же власть от Бога, которой же власти следует повиноваться, митр. Филипп отвечает вполне определенно: от Бога та власть, и той власти надо повиноваться, которой повиновались отцы и деды, которая есть власть по старине. Несомненно, что это есть значительный шаг вперед в развитии учения о богоустановленности княжеской власти. Новое понятие, введенное в него, сильно содействовало его уяснению и дало возможность делать из него более определенные, чем прежде, выводы. В числе других мог бы быть сделан из него вывод об объеме княжеской власти. Повод для такого вывода, конечно, был. Во время второго похода на Новгород, новгородцы били челом, чтобы великий князь «дал крепость своей отчине Великому Новугороду, крест бы поцеловал»; но Иван III «отрече то: “не бытии моему целованию”». Тогда новгородцы просили, чтобы бояре целовали к ним, но великий князь и то «отмолвил»; просили, чтобы наместнику своему велел целовать, «он же и того не учинил». Взамен этого великий князь добился, что новгородцы сами целовали к нему крест, а при целовании они просили, чтобы «великие князи свою отчину жаловали, как им Бог положит на сердци, а отчина их Великий Новгород своим государем челом бьют, а все упование покладают на Бозе, да на них, на своих государех» [433] . Разница между теми условиями, о которых новгородцы мечтали, и теми, на которые им пришлось согласиться, очевидна. Летопись коротко формулирует их, когда говорит, что великий князь привел Новгород «во всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве» [434] . Это было в 1478 г. Послания митрополита Филиппа писаны, правда, в 1471, в период первого похода, но едва ли может быть сомнение, что и тогда новгородцев тревожил вопрос, в каком виде представляется власть великого князя московскому обществу, и какова будет власть его у них. Митрополит Филипп имел полную возможность ответить на этот вопрос. Он мог объяснить им, какова власть великого князя на Москве, и какой она должна быть, если основание ее видеть в старине. Может быть, такой ответ и не вполне удовлетворил бы новгородцев; может быть, выводы, полученные таким путем из понятия старины, не совсем совпали бы с действительностью, но они во всяком случае были бы очень интересны. В посланиях митр. Филиппа мы их не находим. Из чувства ли политического такта или по каким-нибудь другим соображениям, но в посланиях к новгородцам он совершенно обходит вопрос о характере власти великого князя, о степени ее неограниченности.
430
П. С. Л. Т. XII. С. 127–128 (=Собр. гос. грам. и дог. Т. II. № 18); А. И. Т. I. № 280 и 281.
431
А. И., I. С.514.
432
А. И., I. С.517.
433
П. С. Л. Т. ХII. С. 182 и 185.
434
Там же. С. 187. Разбор самых переговоров между Новгородом и Иваном III. См. Сергеевич. Древности. Т.Н. С. 42–47.
Вопроса этого митр. Филипп касается так же, как его предшественник митр. Феодосий, только со стороны отношения государственной власти к церковным правам и делает это (как и митр. Феодосий) только косвенно, развивая принцип независимости церкви. В послании 1467 г. к новгородцам [435] он говорит о церковных имуществах: «Святии вселенстии събори узаконоположиша, и православный царие подтвердиша, и вси благочестиа держателие приснопамятнии велиции князи, еже непременнаа быти никакоже преж порученнаа святей Божни церкви… ни от кого же не обидима ниже порушена будут, в веки неподвижна». Восставая против новгородских властей, которые посягают на имущественные права церкви, митрополит находит, что новгородцы действуют «чрез устав божественных и священных правил святых Апостол и богоносных святых седми собор святых Отець», и что это противоречит постановлениям «первого в царех благоверного царя Константина и всех православных царий христианских… о судех церковных, и о десятинах, и о всем притяжании дому церковного». Прямая цель послания не давала Филиппу возможности применить эти положения к вопросу о пределах власти великого князя, и можно только сказать, что, оставаясь верным собственному взгляду, он должен был бы понимать эту власть в ограничительном смысле.
435
А. И. T.I. № 82 = Р. И.Б. Т. VI. № 101.
Таким образом, политические воззрения митрополита Филиппа, поскольку они выражены в его посланиях, говорят только об основаниях княжеской власти, а не о ее характере. То новое, что он внес в учение о богоустановленности власти, и его учение о свободе церкви давали материал для выводов по вопросу о ее пределах, но этих выводов мы у него не находим.
Политические воззрения Вассиана Рыло имеют другое содержание. Из сочинений, несомненно ему принадлежащих [436] , они выражены в известном его послании 1481 г. Ивану III на Угру [437] . В VI томе Русской Ист. Библиотеки издано послание (№ 126) какого-то ростовского архиепископа к неизвестному князю. В рукописи имя архиепископа, как и имя князя, пропущено, но издатель памятника (А. С. Павлов) заметил, что тон послания напоминает Вассиана Рыло. Действительно, есть несомненное сходство и в общем тоне послания, и в отдельных выражениях. Из содержания послания нельзя вывести, к какому году оно относится, но главный предмет его (оно написано против брадобрития) дает основание заключить, что оно составлено в конце XV или в начале XVI в. Из всех же архиепископов Ростовских за это время [438] только двое известны в качестве писателей, интересовавшихся нравственными вопросами: это – Феодосий (впоследствии митрополит) и Вассиан Рыло. А если принять в расчет указанное сходство этого послания с «Посланием на Угру», то можно, не опасаясь упрека в произволе, приписать его предположительно именно Вассиану. Тогда этот памятник явится (условно) вторым источником для изучения политических взглядов Вассиана.
436
Список их см. у М. Сухомлинова. Вассиан, современник Иоанна III. Исследования по древней русской литературе, 1908. С. 515.
437
П. С. Л. Т. VI. С. 225–230 и Т. XII. С. 203–212.
438
Вот их список: Феодосий 1454–1461, Трифон 1462–1467, Вассиан Рыло 1467–1481, Иоасаф 1481–1484, Тихон 1489–1503, Вассиан Санин 1506–1515, Иоанн 1520–1525, Кирилл 1526–1538, Досифей 1539–1542. П. Строев. Списки иерархов. С. 331–332.