Древнерусские учения о пределах царской власти
Шрифт:
Если сопоставить вместе все эти отдельные положения, разбросанные в послании, то получается довольно определенная теория. Церковь и церковная иерархия занимают совершенно особое место в государстве. Ни та, ни другая не зависят от государственной власти или, иначе говоря, права княжеской власти на них не простираются. Князь не может оказывать никакого влияния на состав иерархии, не может судить ее представителей; если он нарушит эти пределы своей власти, подданные не обязаны ему повиноваться. Но отделение церкви от государства неполное. Князь подлежит суду епископа и может быть им подвергнут высшему церковному наказанию. Этой теории Киприан оставался верен до конца своей жизни.
Из произведений второго периода, когда Киприан окончательно укрепился в Москве, обращают на себя внимание грамота в Новгород 1392 г., две грамоты во Псков 1395 г. и житие св. Петра, составленное, по всей вероятности, около 1397 г [353] .
В грамоте в Новгород [354] проводится мысль о неприкосновенности церковных имуществ. Всякий, кто прочтет эту грамоту и не примет в соображение взглядов Киприана, высказанных им в других произведениях, будет склонен видеть в нем предшественника иосифлянского направления, которое, как известно, тоже отстаивало неприкосновенность монастырских недвижимостей. Но такое мнение будет неверно. Защита монастырских (или вообще церковных) имуществ может строиться на двух совершенно различных основаниях: на соображениях юридических или на соображениях целесообразности. Точка зрения целесообразности стремится доказать, что в интересах правильного развития церковной жизни эти имущества необходимы, и что государство сделало бы большую ошибку, если бы на них посягнуло. Такого рода соображениями, преимущественно (но не ими одними), и наполнены сочинения Иосифа Волоцкого. Юридическая же точка зрения утверждает, что церкви или ее отдельным учреждениям принадлежит неотъемлемое право на имущество, и что поэтому государство не может его отнять. Эти точки зрения могут совпадать, могут и не совпадать: можно отстаивать неотчуждаемость церковных имуществ и в то же время не считать их для церкви полезными. Именно такое несовпадение мы находим у Киприана. У нас есть положительные
353
В. Ключевский. Древнерусские жития святых, как исторический источник. М., 1871. С. 88.
354
Р. И. Б. Т. VI. № 26.
355
См. К. Радченко. Религиозное и литературное движение в Болгарии в эпоху перед турецким завоеванием, 1898. С. 341.
356
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 263–264.
357
Р. И. Б. Т. VI. № 26. Ср. ниже: «А никто бы не смел въступатися в церковный пошлины, ни в земли, ни в воды, блюлся бы казни святых правил». Что под церковными землями следует разуметь и монастырские, это видно из того, что раньше речь шла о монастырях.
Обе указанные грамоты Киприана во Псков написаны в один и тот же день —12 мая 1395 г. Одна из них заключает в себе отмену распоряжения епископа Суздальского Дионисия. Великий князь дал грамоту, а Дионисий сделал к ней некоторые дополнения. Эти-то дополнения и отменяет Киприан. «Волен всякий царь в своем царстве, или князь в своем княженьи, всякая дела управливаеть и грамоты записывает; также и тот князь великий Александр в своем княженьи, а списал такову грамоту, по чему ходити, на христианьское добро: волен в том» [358] . Таковы принципиальные соображения Киприана. Может быть, в них и не следует непременно видеть следы знакомства Киприана «с законами греческой империи и правилами церковными», как это кажется одному из биографов Киприана – Горскому [359] , но во всяком случае ясно, что в них выражено начало невмешательства в действия светской власти. Во второй же грамоте Киприан наставляет псковичей, чтобы они не вступались ни в церковные земли, ни в церковные суды. Неприкосновенность церковных земель выражена здесь почти теми же словами, как и в грамоте в Новгород [360] , и имеет тот же самый юридический характер. О церковном суде он говорит так: «В Пскове миряне судять попов и казнять их в церьковных вещех, ино то есть кроме хрестьяньского закона: не годится миряном попа ни судити ни казнити, ни осудити его, ни слова на него молвити; но кто их ставить святитель, но тъ их и судить и казнить и учить». Очевидно, независимость церковных судов с их отдельной подсудностью представлялась для Киприана делом большой важности. Что он придавал этому вопросу общее значение, об этом свидетельствуют две дошедшие до нас грамоты в. к. Василия Дмитриевича. В одной из них (от 1402 г.) говорится, что великий князь, «сед с своим отцом с Киприаном митрополитом киевским и Всея Руси», «управил по старине о судех о церковных» с тем, чтобы «то неподвижно было: николи наперед впрок ни умножити бы, ни умалити» [361] . Иначе говоря, в этой грамоте заключается подтверждение незыблемости церковных судов, установленных еще при св. Владимире и Ярославе, ссылка на которых, действительно, и находится в грамоте. В другой грамоте [362] разграничивается ведомство судов церковных и великокняжеских. И ее великий князь дал, «сед с своим отцом митрополитом». В обоих случаях, следовательно, дело не обошлось без участия Киприана, и это участие, на основании всего того, что мы знаем о нем, скорее всего нужно понимать как инициативу, которая выразилась в просьбе, обращенной к великому князю, или, быть может, даже в какой-нибудь другой, более энергичной форме.
358
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 233–234.
359
Горский. Св. Киприан, митрополит киевский. Приб. к Твор. отцов, 1848. Ч. VI. С. 360.
360
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 232: А что земли церковный или села, купли ли будут, или кто будеть дал, умирая, которой церкви, а в те бы есте земли не вступалися никто от вас, чтобы церковь Божья не изобижена была, занеже в том грех велик от Бога.
361
Карамзин. Ист. Гос. Росс. Т. V, прим. 233. Карамзин сомневался в подлинности этой грамоты, так как он не верил подлинности церковных уставов. (Т. V. С. 225–226). Голубинский (т. II, с. 325) поддерживает это сомнение, но на другом основании. Однако его мнение легко опровергается тем толкованием текста, которое предложил еще Неволин. См. его Полн. Собр. соч. Т. VI. С. 313–315.
362
А. Э. Т. I. № 9. Грамота может быть отнесена либо к 1389 г., либо 1404 г.
Житие св. Петра имеет целью не одно только восхваление знаменитого митрополита. Давно уже замечено, что в составлении его участвовали и некоторые практические побуждения: оно заключало в себе ответ на некоторые тревожные вопросы времени, из которых не последним был вопрос о положении русской церкви в государстве [363] . В житии есть отдельные места, которые изображают отношение светской и духовной власти, как их полное нравственное единство. Таково, например, то место, которое приводит в указанной статье Горский: «Бяше веселие непрестанно посреде обои духовное, князю убо во всем послушающу и честь велию подавающу отьцу своему по Господнему повелению, еже рече ко своим учеником: «приемляй вас, Мене приемлет», святителю же паки толико прилежащу сынови своему, князю о душевных и телесных» [364] . Эта картина сильно напоминает то отношение между князем и епископом, которое мы раньше встречали у митр. Иллариона, и которое самому Киприану представлялось, может быть, как весьма отдаленный идеал. Но наряду с этим встречаются места, в которых проглядывает противоположная мысль. Так, по поводу соперника митрополита Петра – игумена Геронтия, он заставляет конст. патриарха Афанасия высказать мысль, «яко не достоит миряном избрания святительская творити», а затем, уже по поводу собственных злоключений, он осуждает патр. Макария, который дерзнул «наскочити на высокий патриаршеский престол царским точию хотением», и которого царь избрал «по своему нраву» [365] . В этих местах нигде, правда, не выставлено прямо положение об ограничении княжеской власти, но в них видно то же стремление поставить церковную иерархию вполне самостоятельно, которое в других произведениях Киприана выразилось в иной форме, более резкой и определенной.
363
Ключевский. Древнерусские жития. С. 85.
364
Назв. ст. С. 302–303.
365
Полн. Собр. лет. Т. XXI. С. 325, 330–331.
Изложенные взгляды Киприана на отношение княжеской власти к церкви и к церковным установлениям не были у нас совершенной новостью. С первого взгляда может показаться, что они принадлежат к тому же направлению, выражением которого в первые века нашей политической литературы явились церковные уставы св. Владимира и целого ряда последующих князей. Но это не совсем так. Между учением Киприана и церковными уставами сходство одно только внешнее. Церковные уставы – так же, как Киприан, устанавливают ограничение княжеской власти в пользу церкви, но за этим внешним сходством скрывается глубокое внутреннее различие. Св. Владимир и его преемники действовали исключительно из уважения к христианскому закону и к его служителям; у них, конечно, не было и не могло быть никакого враждебного чувства или враждебного отношения к княжеской власти. Церковные уставы поэтому вовсе не имели в виду поставить государство в подчиненное положение в отношении церкви. Не то у Киприана. Во всех его произведениях видно стремление извне ограничить княжескую власть, отнять у нее возможность так или иначе оказывать влияние на церковные дела, а отчасти – подчеркнуть господство церкви над государством и всякое иное отношение к церкви объявить незаконным посягательством на ее права. Этот враждебный тон с особенной силой выразился в послании к Сергию Радонежскому.
Из времени, предшествующего Киприану, такой характер имеют два памятника, из которых иностранное происхождение одного несомненно, а другого вероятно. Первый памятник это – грамота константинопольского патриарха Германа к митр. Кириллу 1 (1228). В ней читаем: «Приказываешь же смерение наше о Дусе Святем и с нераздрушимым отлучением и всем благочестивыим князем и прочим старейшиньствующиим тамо, да огребаються отинудь от церковных и манастырьских стяжаний и прочих праведных, но подобает и от святительских судов… Тем и приказываю им, якоже рекохом, огребатися от сих» [366] .
366
Р. И. Б. Т. VI. № 5.
367
Краткий список его в Р. И. Б. Т. VI, № 15; обширный у Калачова. О значении кормчей. С. 124–125.
368
См. например, у Калачова (там же, прилож., c.15): Заповедь благочестивого царя Мануила Комнина Греческого на обидящих святые церкви.
369
Паки аще вельемь негодованьемь начнуть негодовати, забыв вышний страх, оболкшеся в бестудье, повелеваеть наша власть тех огнемь сжещи.
Сходство между этими памятниками и учением Киприана несомненное. Оно заметно не только, как сказано, в общем характере, которым проникнуто отношение к верховной власти, но также и в отдельных чертах, например, в признании за церковью (вернее, за епископом) права подвергать князя проклятью. Оба памятника встречаются в кормчих, Киприан же, как известно, кормчими занимался [370] ; поэтому не будет большой смелостью предположить здесь прямое влияние, которое при желании можно проследить даже в отдельных выражениях. Были, по всей вероятности, и другие литературные произведения, которые оказали свою долю влияния на церковно-политическое мировоззрение Киприана, но точно определить их пока не представляется возможности.
370
Голубинский. Назв. соч. Т. н. С. 322–323.
К тому же направлению, как Киприан, принадлежит, по своим церковно-политическим взглядам, его преемник по кафедре – митрополит Фотий (1408–1431). По отзыву церковных историков, он занимает выдающееся положение в ряду наших митрополитов как пастырь усердно учительный и как человек энергичный, живо откликавшийся на все крупные явления современной ему церковной жизни [371] . Обстоятельства и интересы государственные также занимали его и вызывали его деятельность. Так, он принял участие в борьбе вел. князя Василия Васильевича с его дядей Юрием Дмитриевичем [372] ; по его же распоряжению, как предполагают, и под его наблюдением был составлен первый общерусский летописный свод, лежащий в основе дошедших до нас летописей: Софийской, Воскресенской, Никоновской и др. [373] Что же касается литературных произведений митр. Фотия, то они не вызывают общей похвалы: большинство находит, что они отличаются несамостоятельностью, даже безличностью, и потому отказывает им в каком бы то ни было литературном значении [374] . Но этот строгий отзыв не может быть применен к его произведениям политического характера. Конечно, его труды и в этой области не принадлежат к числу тех гениальных произведений, которые поражают совершенной новизной взгляда и делают эпоху. Политические воззрения Фотия встречаются до него и в западноевропейской, и в русской литературе, но, во всяком случае, они имеют у него особую окраску, и он проявляет в них значительную самостоятельность как в постановке вопросов, так и в выборе доказательств. С этой стороны его политические взгляды вполне заслуживают изучения.
371
Голубинский. Ист. русск. церкви. Т. II. С. 389; арх. Антоний. О поучениях Фотия, митрополита киевского и Всея Руси. (Из истории христ. проповеди. Изд. 2, 1895. С. 338).
372
Соловьев. Ист. Р. Т. IV. С. 50–51.
373
А. Шахматов. Общерусские летописные своды. Журн. М. Н. П., 1900. № 9. С. 168.
374
Макарий. Ист. р. ц. Т. V. С. 211; Антоний. Назв. соч. С. 339, 366–367. Ср. Голубинский. Назв. соч. С. 382.
В произведениях митр. Фотия встречаются обычные для русской письменности темы об обязанности властей судить по правде и о богоустановленности княжеской власти [375] , но не они составляют у него главное. Главным и характерным для Фотия является учение о покорении князя церковной власти и о неприкосновенности церковного имущества и суда. Отдельные мысли, относящиеся к этим темам встречаются во многих его произведениях, но преимущественно развивает он их в двух своих поучениях вел. князю Василию Дмитриевичу. Первое из них написано им вскоре после вступления на митрополию (около 1410 г.); поводом для него послужило то, что в промежуток времени между смертью митр. Киприана и прибытием в Россию Фотия много церковного имущества было захвачено сильными людьми, и митр. Фотий счел нужным обратиться к великому князю с просьбой восстановить права церкви [376] . Во втором поучении он обвиняет самого великого князя в посягательстве на церковные пошлины; но в чем это посягательство выразилось, и когда написано поучение, в точности неизвестно. С вероятностью только можно предположить, что оно написано приблизительно в то же время, как и первое [377] .
375
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 470 и 293.
376
Соловьев. Назв. соч. С. 288.
377
Голубинский. Назв. соч. С. 368–369.
Основную мысль свою о превосходстве священства и об обязанности князя покоряться ему Фотий лучше излагает в первом поучении, где он этой мысли дает и некоторое философско-историческое обоснование. Враг человеческого рода – диавол употребляет все старания, чтобы погубить человека. Первая его попытка в этом отношении не достигла своей цели благодаря воплощению Слова Божия и установлению таинств. Но так как диавол и после этого не оставил своих злых намерений, то для борьбы с ним учрежден священнический чин, задача которого быть учителем и световодцем людей [378] . Значение священнического чина Фотий доказывает целым рядом примеров, начиная с Ветхого Завета. Моисея, который сподобился беседовать с самим Богом, во время сражения с амаликитянами поддерживали с обеих сторон священники, и только благодаря этому он мог победить врага. Иисус Навин взял Иерихон лишь после того как священники с молитвою обошли вокруг города. Соревнуя Моисею и И. Навину, великий князь Дмитрий Иванович «святительского призываа окормлениа и поддержаниа, и яко некоторого столпа светла, новому Израилю предводяща и его воинству направляюща стопы, и сице победоносець велий явися» [379] . Эти примеры должны доказать ту мысль, что царство нуждается в поддержке со стороны священства и без него не может выполнить свои задачи. Значение этой поддержки видно из того, что царская власть и существованием своим обязана церкви. Исследователи обыкновенно помещают митр. Фотия в ряд писателей, развивавших мысль о богоизбранности князя [380] . Но это едва ли верно. Обращаясь к в. к. Василию Дмитриевичу, Фотий говорит: «Тем же и ныне нам своего угодника, иже великого сего своего настоящего корабля, рекше всего мира, окормителя, Христос Бог тебе, великого князя, на престоле отеческом показа, предстателя великиа всеа Руси дарова, устроити словеса в суде, сохраняющего в веки истину, творящего суд и правду посреди земли и в непорочнем пути ходити. Ибо и церковь Божиа, ради крещениа породивши тя и удобривши красотою, добродетелми, и воспитавши тя, и поставивши око всей Руси, и показавши ума чистоты и светлостию сиающа, явленна всем сущим под тобою, и праведное изтязовати на всяк день и нощь устроила тя есть». Отсюда видно, что, по учению Фотия, князь получает власть не прямо от Бога, а через посредство церкви; ей он обязан всем, начиная со своего духовного рождения и воспитания и кончая устроением на государстве. За все это князь должен оказывать «благопокорение и послушание к божественней церкви и настоятелем еа». На эту тему Фотий говорит охотно [381] . Благопокорение состоит, по мнению Фотия, во-первых, в том, что князь должен считать главной своей обязанностью «устроение Христовей церкви». Князь должен показать Финеесову ревность и паству Христову спасти от всякой злобы; в особенности он должен заботиться, чтобы церковь никак не была порабощена. Во-вторых, благопокорение требует безусловного уважения к правам церкви, т. е. к ее имуществу и к ее судебной власти.
378
Р. И. Б. Т. VI. Ст. 289–291.
379
Там же. Ст. 291–293. Об И. Навине см. еще в «Поучении священникам и инокам». Доп. А. И. Т. I. С. 331. В других сочинениях Фотий также говорит о высоте священства, например, что оно «превышши всякого чина мирьского» (Доп. А. И., I, № 180), что оно выше всякого сана, «елико есть отстояще небо от земли» (Д. А. И., I, № 181), но без политических выводов из этой мысли. Ср. еще Грамоту в Псков и «Поучение о важности свящ. сана». Р. И. Б. Т. VI, № 51 и 60: «паче всего превыше есть священническаа рука: прикасаема бо есть божественного югла».
380
Напр., Н. Державин. Теократический элемент. С. 51.
381
Р. И. Б. Т. VI. С. 292, 295. В настольной грамоте еп. Герасиму Фотий говорит об обязанности князя воздавать честь святителю, прибавляя, что «на самого Бога тая честь преходит, его же есть наместник святитель». А. И., I, № 18.