Древняя Русь. Город, замок, село
Шрифт:
С принятием христианства и организационным оформлением киевской церковной иерархии наряду с княжеской буллой употребляется печать главы русской церкви — киевского митрополита. Митрополичьи печати поначалу, нужно думать, изготовлялись в Византии. Их тип сформирован на основе чисто византийской традиции и характеризуется сочетанием патрональных изображений (сначала патриарха, а затем и самого митрополита) с греческой строчной надписью, содержащей имя и титул владельца буллы (табл. 155, 7).
Уже к середине XI в. этот сфрагистический тип оказал воздействие и на княжескую печать. В княжеской сфрагистике второй половины XI в. утверждается сходный с ним тип буллы, несущей патрональное изображение владельца печати и греческую многострочную
До конца XI в. княжеская и митрополичья буллы, принадлежащие практически к единому сфрагистическому типу, остаются единственными разрядами древнерусской печати. Лишь в последние два десятилетия XI в. состав памятников сфрагистики несколько разнообразится появлениям двух небольших групп, имеющих преходящий характер. В Новгороде в результате успехов боярства в борьбе с князем появляется булла протопроедра Евстафия, отождествляемого с первым посадником нового типа Завидом. Эта печать фактически повторяет внешний тип княжеской или митрополичьей буллы, будучи снабжена многострочной греческой надписью и изображением святого (табл. 155, 9). На юге появляется печать Ратибора, крупного сановника некняжеского происхождения, оформленная своеобразно. На ней впервые употребляется для надписей русский язык (табл. 155, 8).
В 90-х годах XI в. в Киеве и административно с ним связанных центрах была предпринята реформа по унификации типа буллы. В княжение Святополка Изяславича для скрепления актов введена печать с надписью «Дьнеслово» и патрональным изображением владельца буллы или же с изображением символа принадлежности к церковному управлению. Этот тип использован в княжеской сфрагистике Киева и непосредственно подчиненных ему Новгорода и Волыни, а также и сфрагистике митрополитов и епископов (табл. 155, 10).
Что касается церковных печатей, то на последние годы XI в. приходится важное новшество. На них вместо патронального изображения владельцев появляется общецерковная эмблема — изображение Богоматери, которое в дальнейшем становится непременным атрибутом церковных булл.
Киевская инициатива по унификации печати не была принята и поддержана князьями, находившимися в фактической независимости от Святополка. Владимир Мономах уже в конце XI в. пользуется иным типом буллы — печатью с русской благопожелательной надписью. Этот тип широко распространяется с приходом на киевский стол Мономаха. Тогда же перестает употребляться и предшествующий тип «Дьнеслово». 1113 г. (год вокняжения Мономаха в Киеве) оказывается этапной датой в истории русских печатей.
До нее наиболее характерной особенностью было смешение и чересполосица типов. Княжеские печати архаической традиции сосуществовали с княжескими буллами, несущими греческие строчные надписи; княжеские печати с формулой «Дьнеслово» сосуществовали с буллами, несущими русские благопожелательные надписи, а на других территориях в это время князьями же употреблялся «греко-русский» тип. С другой стороны, типы церковной и светской буллы не включали в свое оформление каких-либо явных, бросающихся в глаза признаков, которые позволили бы элементарно распознать их. На первых порах и в той и в другой сфере одинаково употреблялся «греко-русский» тип, затем и там, и здесь употребляется тип «Дьнеслово».
После 1113 г. такого смешения нет. С этого момента сами типические особенности печати превращаются в руководящий признак определения принадлежности буллы к определенному политическому институту. В сфрагистике Мономаха и его ближайших преемников печать оформлена патрональным изображением князя и русской благопожелательной надписью. В церковной сфрагистике обязательным стало изображение Богоматери.
Однако за столь блестящим началом сразу же следует конец. Если буллы киевских митрополитов существуют в дальнейшем на всем протяжении домонгольского периода, то ни одной явной печати киевских князей моложе
До 1117 г. преобладания новгородских печатей незаметно. Лишь в конце XI в. появляется и исчезает известная во многих (свыше 20 экз.) булла Евстафия. В остальном картина новгородской сфрагистики та же, что и в остальной Руси. Расцвет новгородской буллы начинается со времени князя Всеволода Мстиславича (1117–1136 гг.), от которого до нас дошло 17 посадничьих печатей, узурпировавших тип южной княжеской буллы с русской благопожелательной надписью (табл. 156, 3–4) и 42 княжеских печати нового типа с патрональным обозначением имени и отчества владельца (буллы с изображением двух святых). Чтобы дать истинное представление о характере этих цифр, отметим, что они только в два раза меньше общего количества печатей X — начала XII в., обнаруженных в южнорусских областях. Расцвет княжеской буллы в Новгороде во времена Всеволода Мстиславича не был простым эпизодом. К периоду с 1136 г. до конца первой четверти XIII в. относится свыше 450 новгородских печатей княжеского круга (табл. 156, 1, 2, 5–9).
Общий вывод, который может быть сделан из этого сопоставления, сводится к тому, что в Новгороде на протяжении XII — начала XIII в. существовала тенденция к поддержанию вислой печати, тогда как на юге Руси действовала, по всей вероятности, противоположная тенденция, ведшая к угасанию обычая княжеской вислой буллы.
Однако обнаружение этих двух противоположных тенденций приводит к открытию видимого парадокса. В Южной Руси, где княжеская власть в XII–XIII вв. сохраняла первоначальные общественные позиции, где государство имело ярко выраженные монархические черты, княжеская булла исчезает. В Новгороде же, где княжеская администрация в ходе борьбы с местным боярством утратила былую самостоятельность, печать князя, напротив, переживает свой расцвет. Это наблюдение ведет к постановке старого вопроса о сущности республиканских преобразований в Новгороде XII в.
В литературе по истории средневекового Новгорода широко бытовала концепция, согласно которой республиканские преобразования связаны главным образом с результатами антикняжеского восстания 1136 г. Однако, как показывает анализ источников, возникновение новых форм новгородской государственности было следствием длительного процесса общественного развития Новгорода. Первые результаты этого процесса явственно прослеживаются еще в конце XI в., тогда как окончательное формирование боярских органов власти принадлежало будущему, достаточно далеко отстоящему от 1136 г., который, однако, и в самом деле сыграл громадную роль в этом процессе (Янин В.Л., 1962). Имея дело исключительно со сфрагистическими материалами, мы вновь приходим к подтверждению правильности этой мысли.
С точки зрения изложенной выше и ныне критикуемой концепции, новгородский князь после восстания 1136 г. был превращен в почти фиктивную фигуру, во второстепенное или даже третьестепенное лицо государственной администрации, назначением которого было то ли руководство войском, то ли олицетворение политического и военного союза с наиболее могущественными русскими княжествами. Между тем материалы сфрагистики дают основу для иного вывода.
Прежде всего они подтверждают правомерность вывода о раннем начале формирования боярских республиканских органов в княжеском Новгороде. Первым этапом республиканских преобразований, зафиксированным буллами, является вокняжение в Новгороде в 1088 г. Мстислава Владимировича, когда (в малолетство этого князя) возникает булла протопроедра Евстафия, отождествляемого с первым посадником Завидом. Первый посадник на печати титулует себя поветником князя и действует также от его имени. Затем власть князя вновь окрепла и, хотя самый институт посадничества остается, право скрепления актов возвращается к князю.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
