Другая женщина
Шрифт:
Тогда она была готова умереть за него, бросить все и всех, помани он ее хоть пальцем. Но все кончилось весьма плачевно для нее, так как Билл совсем не любил ее, а просто поиграл и бросил. Вспоминая его, она внезапно поняла: Тео совершенно прав и, попроси ее Билл выйти за него замуж, что было совершенно немыслимо, она совершила бы ужасную ошибку, став его женой. Он искалечил бы ей всю жизнь, пытаясь перекроить ее по своему образу и подобию.
– Так ты считаешь, что из этого не вышло бы ничего хорошего?
–
– Да, я так считаю. Они помолчали.
– Мне следовало поговорить с тобой об этом раньше, - сказала она.
– Ты бы все равно не стала меня слушать, - ответил он, - и попросила бы не совать нос не в свои дела.
– Вполне возможно. Мне кажется, что ты хорошо понимаешь меня. Я этого раньше не знала.
– Я всегда хорошо понимал тебя.
– Больше, чем Крессиду?
– В Крессиде нечего понимать. Она милая, хорошо воспитанная девушка.
– Твоя любимица?
– Почему ты так решила?
– Ты всегда был больше привязан к ней.
– А что мне оставалось делать, если ты всегда путешествовала с Мерлином?
– Ты старый лгун, правда, очень симпатичный.
– Хотелось бы мне, чтобы ты так думала.
– Вот я и думаю.
– Неправда.
– Правда, Тео, - ответила она, стараясь свести все в шутку.
– И потом, какое это имеет значение?
– Большое, - ответил он серьезно, - потому что ты мне очень нравишься. Ты чудесная женщина!
– Тео, прошу тебя, - сказала она, чувствуя себя неловко.
– Почему я не должен этого говорить, почему?
– Ты сам прекрасно знаешь почему.
– Но это же глупо, - ответил он.
– Ну что, пойдем? Она попросила официанта принести счет.
– Что ты делаешь?
– спросил он.
– Прошу счет.
– Для чего?
– Чтобы оплатить его.
– Ради Бога, Гарриет.
– Стакан в его руке задрожал.
– Тео, что с тобой? Почему ты сердишься?
– Потому что ты обижаешь меня. Я что, по-твоему, дурак? Думаешь, не понимаю, к чему ты клонишь?
– Тео, - сказала она, беря его за руку, - я совсем не думаю, что ты дурак. Просто я хочу ни от кого не зависеть. Я сама была потрясена, сделав для себя это открытие.
– Когда?
– Совсем недавно. Когда мы ели, я вдруг поняла…
– Что?
– Я поняла, что может случиться, если я… если я позволю себе…
– А ты этого не хочешь?
– Тео, как я могу… Ведь ты…
– Гожусь тебе в отцы? Или слишком стар для тебя?
– Нет, совсем не стар, но, по сути дела, ты мне как отец. Ты же учил меня ходить, говорить, считал мои зубы…
– Видел, как росла твоя грудь, - перебил он ее.
– Что?!
– Она покраснела и рассмеялась.
– Тео, ты просто старая скотина!
– Мне стыдно признаться в этом, но я видел. Я уезжал на полгода, а ты тогда была еще совсем маленькой неловкой девчушкой.
– Не надо мне ничего рассказывать, - сказала она, чувствуя себя не в своей тарелке, - и так все ясно. С тех пор ты пытаешься снова застать меня у бассейна в одних трусиках.
– Желательно без них и необязательно у бассейна. О черт…
– Что такое?
– Все то же самое. Стоит мне вспомнить тебя, как…
– О, Тео, - воскликнула она, чувствуя, как желание охватывает ее, - если бы только…
– Что только?
– Если бы я знала об этом раньше.
– И что бы тогда было?
– Я бы легла с тобой в постель, - ответила она, набравшись мужества.
– О Боже! Посмотри мне в глаза, Гарриет.
Она посмотрела и пропала, а ведь она знала его так давно. Ну разве это не смешно…
Это был перст судьбы, и здесь уж ничего не поделаешь. Наверняка Джеймс будет вне себя от ярости, у Мэгги случится истерика, вся молодежь придет в ужас.
– Если Манго узнает, он линчует меня, - сказал как-то Тео, когда после ночи страстной любви они лежали в объятиях друг друга.
– Они нас обоих линчуют.
– Для нас это имеет значение?
– Не думаю.
Заниматься с ним любовью было сплошное удовольствие. Он был страстным и прекрасным в своей любви. В нем говорила сама природа, дикая, необузданная, самобытная, щедрая. Он водил ее в оперу в Сан-Франциско и Сиднее, на балет в Нью-Йорке, и они даже занимались любовью в его ложе Королевского оперного театра, когда там давали «Саломею». «Послушай, - сказал он, когда занавес опустился и раздался гром аплодисментов, - мне кажется, что весь зал наблюдал за нами».
Она летала с ним на скачки в Сидней и наслаждалась его радостными криками, когда лошади, на которых он ставил, приходили первыми, и утешала его, когда они проигрывали. Он часто читал ей в постели, обычно, поэзию, но временами что-нибудь из Хемингуэя, Тома Вульфа или Дилана Томаса. В это время он нежно обнимал ее, и она с наслаждением слушала его мелодичный голос. Страсть приходила внезапно, книга летела на пол или терялась в постели. «Интересно, на скольких экземплярах книги «По ком звонит колокол» мы занимались любовью?
– сказал он как-то.
– Папа Хэм был бы доволен, узнай он об этом».