Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Меня удивить трудно, — сказал Макаров. — Но попробуй. Люблю удивляться.
Он шагнул в мою сторону и тоже сделал несколько скруток телом и выпадов верхней частью корпуса. Я, не долго думая, чуть сблизился и ткнул его носком ботинка под левую коленную чашечку с внешней стороны. Этот удар мы отрабатывали с Валеркой Колотом на самбо, когда не видел тренер. Колот, как я уже говорил, грезил каратэ.
— Ой, бл*ть, — взвыл Макаров, хватаясь за колено.
— Минус один, — сказал я.
— Тебе пи*дец, — простонал Славка, поднимая на меня
— Ну, су*а, — вскричал Петрачук и кинулся на меня, посылая серию чередующихся по направлению ударов.
Первой шла прямая двойка левой рукой, потом удар правой, потом, апперкот левой и боковой правой, который пришёлся в стену, так как я убрал от него голову в последний момент. У меня была сильная, гибкая, накачанная «мостами» шея. И ею я всегда ловко уходил от ударов, практически не двигая телом.
— Увау! — взвыл Петрачук. Он бил хук от души, полностью уверенный, что бьёт мне в голову и рассчитывая на двойной удар моей головы об кулак и об стену. Однако, моя голова, а вслед за ней и тело, скользнуло вдоль стены и шагнуло к раскрывшему рот «третьему» участнику марлезонского балета. Он не успел вскинуть руки и получил очень быструю тройку в челюсть. Я мысленно сказал спасибо отцу, который мучил меня «боксом», буквально ремнём заставляя меня надевать перчатки и с ним боксировать.
— Спасибо матери с отцом, — процитировал я песню Высоцкого. — Я вышел ростом и лицом…
Шагнув к присевшему на физкультурную скамью Макарову, я спросил:
— Поговорим?
— Удивил, — буркнул тот. — Ты быстрый, как ртуть. Но всё равно ты от меня получишь.
— Может быть, но что это изменит? Что изменится в этой жизни?
— Чего? — не понял меня Макаров.
— Я на математике веду себя нормально. А то что Давыдовна сама накосячила, перепутав темы, то я тут причём?
— Как перепутала темы? — нахмурился Макаров.
— А так! Три дня назад подняла меня и потребовала рассказать про производные, а мы, между прочим, их ещё не проходили. А ты знаешь, её… Попробуй ей не ответь. Вот я и начал крутить — вертеть. Я обычно читаю учебник немного вперёд. Кое что рассказал. А она возьми и задай следующую за производными тему, а мы ещё два параграфа до производных не прошли. Вот и запуталось всё. А я то тут причём? Ты не думай… Хочешь драться — хоть каждый день… Но я за справедливость. Ты же тоже за справедливость?
Я почувствовал, как Макаров «поплыл». Сломил я в нём уверенность в том, что я виновник всех бед его «любимой учительницы».
— Ладно, — буркнул он. — Разберёмся. Зазря бить не будем.
Я посмотрел на него скептически.
— И не думай, что ты такой неуязвимый. Я порву тебя, как промокашку, — ответил на мой взгляд Макаров.
— Я Слава и не по коленям могу бить ногами. Вот прямо сейчас в репу с ноги словить хочешь?
За эту неделю я удивительным образом неплохо растянулся, потому, что тянулся с утра и до вечера: и на зарядке, и в школе,
— Я сейчас не готов, — буркнул Макаров. — Ты мне колено выбил. Распухло…
— И ещё раз выбью. Да так, что о боксе придётся забыть. Ты ведь тоже Слава не Илья Муромец. На силу всегда найдётся другая сила. И, заметь, не я тебе угрожал расправой, а вы мне. Даже не ты один. Это нормально?
— Нормально! — буркнул он. — Посмотрим ещё.
— Посмотрим, — пожал плечами, я оглядывая на очухавшихся Петрачука и третьего. — Всё. Я пошёл.
— Хорошо поговорили. Мне понравилось, — подумал я.
— Не зазнавайся, — сказал внутренний голос. — И не расслабляйся.
Глава 10
— Та-а-а-к, — думал я, поднимаясь к медицинскому кабинету. — Принцип восстановления навыков, если ими заниматься, работает. — Ногами я махал на максимум до уровня пояса, и удары проявились. Этот удар ногой называется маваси. И я, действительно мог бы зарядить сидящему на скамье Макарову в голову. Но не выше. Хотя… Зачем выше?
— А чтобы было! — ответил мне внутренний голос. — Случаи бывают разные. По стоячему можно и влупить. Особенно, когда ещё двое трое.
— Согласен, — сказал я и услышав на мой стук:«войдите», вошёл к медику.
— Здрасьте. Меня с урока отправили к вам. Меня тошнит и голова кружится, а два дня назад тоже такое было.
— Ел что в столовой? — спросила медичка.
— Сегодня блины и компот.
— Это не то. А дома утром?
— Яичницу и кашу пшеничную.
— Белок? Может быть? Раздевайся по пояс. Послушаю тебя.
Я разделся. Меня потыкали холодным стетоскопом.
— Шумов нет. В лёгких и бронхах чисто. Ты потный какой-то.
— Бегали на перемене.
— После столовой. Конечно будет тошнить, если после обеда бегать. Даже после блинов и компота. А компот не кислый был? Да нет, сама пила. Хороший компот.
— Хороший компот. У них не остаётся компотов.
— Всё равно. Нельзя бегать после еды. Вроде, взрослый парень. Температуру померяй.
Она сунула мне градусник. Я померил.
— Тридцать шесть и шесть. Нормальное у тебя здоровье. Урок, наверное, не выучил?
— Да, что там учить-то по астрономии. Планетарная система. Что её знать-то?
— Вот и беги на урок, — улыбнулась медичка ещё пятнадцать минут есть.
И я побежал. На урок, который вёл учитель физики, пустили без проблем, даже не спросив, где я был.
Зато одноклассники встретили меня удивлёнными лицами.
— Слушай, — сказал Швед. — А мы думали, ты в медпункте.
— Я и правда был в медпункте. Что-то голова закружилась. Как позавчера.
— А не от того, что тебе по кумполу настучали? — спросил сзади Лисицын, наклоняясь к моей спине.
— По кумполу? Кто мне должен был настучать по кумполу? — удивился я.