Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Да-а-а… Партер, это не твоё и не мучься. Твой мост спасает тебя. Переворачивайся и сразу поднимайся в стойку.
Зато в стойке я сопротивлялся обоим братьям неплохо, но всё равно проигрывал. Они явно были сильнее меня и физически, и технически. Валера раз-за разом делал мне «плечо с колена», а Коля — «мельницу». Я знал про них, но всёравно попадался.
— Давай так порешаем, — сказал Валера после тренировки. — Походишь эти месяцы ко мне на тренировку с трёх часов. А с пяти тобой батя сам займётся.
— У меня полугодие! — округлил я глаза.
— Мишка, у всех полугодие. А у тебя ни черта не
— Слушай, а почему нас туда пускают? Мы же ДЮСШа? Пусть бы сами «динамовцы» и ехали?
— Россия летом… Не хотят ритм тренировки сбивать. Это ты вне режима и спортивного графика живёшь, потому, что ты и не спортсмен, в общем, а так… Погулять вышел. А там ребята серьёзные. Вот, например, Бузин, что в твоём доме живёт, обязательно на Россию поедет, потому, что это отбор на Союз. Поэтому он на общественные сборы своего Буревестника не ездит. Не нужны они уже ему. А тебе нужны. Если выиграешь — попадёшь тоже на Россию. Понятно?
— Валер, сказать честно? — скривился я, улыбаясь. — Я бы и не поехал, если бы не Георгий Григорьевич. Они тут с моим отцом поспорили, что я облажаюсь. Вот меня и закусило немного. А так… Ну какой из меня борец?
Валерка хмыкнул.
— Нормальный из тебя борец. Это тебе я говорю. Больше работай и всё получится. А отцы… Они, Миша все такие. Особено — бывшие спортсмены. Боятся, что их дети облажаются и их опозорят. Перед кем? Кто там о них вспомнит? Поэтому, не бери в голову.
— Не беру.
Я снова «замялся», посвятив десять минут дыханию со счётом «раз — вдох, два — выдох» с отключением мыслей, посидел в поперечном и продольном «шпагатах», помылся и поехал домой.
Дряхловским «Радио-конструктором» решил заняться в воскресенье, а поэтому выставил ящик снова на балкон. Отец, увидев сие перемещение, только молча ухмыльнулся. Я же не стал вдаваться в объяснения — всему своё время — однако, я тоже улыбнулся отцу, и у него сначала вскинулись в удивлении брови, потом они же сошлись на переносице. Но и он имел достаточно терпения не задать свой вопрос.
— Детский сад, — выразил своё мнение по этим «переглядкам» мой внутренний голос.
— Сам такой!
Я, вроде, как пытался вывести его из себя, но кого его? И возможно ли это? Если «оно» — душа меня будущего, то, сколько их тогда, душ? — размышлял я, пытаясь заснуть, но мне снова на ум шла девочка Света. И почему так? Днём в школьной суете и вдруги делах, я почти её не вспоминаю. А только ложусь и закрываю глаза, как вижу её лицо. Да так явно, что хоть рисуй. Это как папа говорил, когда я его спрашивал, как он рисует свои картины, сказал, что видит их, когда закрывает глаза, как нарисованную картину и просто переносит её на холст? Мне же ничего представить не получалось. Ну, чтобы изображение стояло, как картинка. Оно постоянно плыло и менялось. Как и другие лица.
Я, например, не мог представить ничьего лица, даже маминого, или папиного. Вроде бы лучше всех мне знакомых. Поэтому отец говорил, что я рисовать не умею, а умею только копировать, то есть, срисовывать. Я поначалу
Когда я об этом, засыпая, подумал, внутренний голос сказал, чтобы я попробовал рисовать гуашью, а не акварелью и обещал показать технику рисования гуашью. Тут я так чётко представил Светлану, что у меня куда-то провалилось сердце и я куда-то провалился сам, полетев вслед за ним, опасаясь, что оно куда-нибудь провалиться и я его потеряю.
Суббота тянулась долго но не без приключений. Меня наконец-то «поймала» директриса. Она так и сказала:
— Наконец-то я тебя, Шелест, поймала. А то ты прямо как Неуловимый Джо.
Я даже не нашёлся, что сказать на сей навет, но, наверное и слава Богу, что не нашёл.
Светлана Яковлевна зашла в середине урока алгебры и «наехала» на меня «конкретно».
— Ты, Шелест, за эту неделю перешёл все красные линии, которые только можно перейти.
— О, и тут красные линии, — вдруг неожиданно проявился внутренний голос.
Так неожиданно, что я вздрогнул. Но этого никто не заметил. Директриса в это время зачем-то посмотрела на математичку, а класс смотрел на директрису. Людмила Давыдовна, почему-то Светлане Яковлевне кивнула и та развернулась ко мне.
— Балдина избил. Давлячина травмировал. Людмилу Давыдовну довёл… едва не довёл до апоплексического удара. Так вчера умудрился ещё троих учеников травмировать. Выйди-выйди, Шелест и встань перед классом. Может так тебе стане стыдно?
Я вышел, встал рядом с директрисой и развернулся к классу лицом, а к доске и математичке задом. Потом оглянувшись назад сказал:
— Прошу прощения, Людмила Давыдовна, что я к вам спиной…
Класс прыснул я посмотрел на класс, обведя всех злобным взглядом. Только этого мне ещё не хватало. Смехуёчков…
— Вот! Слышите, Светлана Яковлевна. Он ещё и насмехается.
— Не насмехаюсь я. Мне действительно не удобно…
— А кого он травмировал? Огласите весь список пожалуйста, — съюморил Андрюха Ерисов.
— Ерисов! Ну ка встань! Что это за юмор посреди урока?! — Людмила Давыдовна крикнула так, что у меня шевельнулись волосы на голове. И некоторые, судя по всему, это увидели и разулыбались. Волосы у меня были длинные и сами по себе очень лёгке, особенно на, как папа называл, «пейсы», ха-ха…
— Не, ну серьёзно, не выдержал Алексеев Юрка, друг Ерисова. Кого он травмировал?
— Троих десятиклассников: Макарова, Первачука и Симонова.
Я как раз смотрел на Валерку Гребенникова и видел, как его челюсть приоткрывается, но потом, видимо от боли он за неё схватился и закрыл. Я не смог сдержаться и захихикал.
— Вы посмотрите на него, — совсем озверилась Давыдовна и я понял, что мне сейчас прилетит указкой, шагнул вперёд и зашагнул за Светлану Яковлевну. Указка просвистела и Людмила Давыдовна пролетела мимо меня. Она бы, наверное, убилась бы, спикировав головой в парту, но я, каким-то образом, её поймал сначала левой рукой, а потом и правой. Хорошо, хоть поймал, а не поставил подножку, как было у меня в привычке. Нога сама выкидывалась.