Дубль два
Шрифт:
Наволочки и сумку я передал сестре прямо через окошко. Новое неожиданное барахло разложили у крыльца, прямо на траве, начав распаковку с баула. Подарки от Шарукана привели в восторг всех, и даже меня. Павлик, схвативший в каждую руку по пакету с концентратом супа, и вовсе плясал. Ну, или старался удержать равновесие. Армейские сухпайки, они же — индивидуальные рационы питания, для него вряд ли представляли пищевую ценность, но зато в качестве игрушек подошли великолепно.
— Лис, смотри, чтоб белых таблеток не жевал, — предупредил сестру я.
— А что это? — спросила она, откладывая упаковку с белыми кругляшками, необычно толстыми спичками и штампованными жестянками подальше.
— Сухой спирт и парафин, насколько я знаю. Но в том, что это точно
Кроме них, там лежало по пакету манки, гречки, риса, пшена и овсянки. Две больших пачки муки. Здоровая, литра на два, наверное, бутыль растительного масла неизвестного мне производства. А ещё соль, сахар и на самом верху — три свежих батона белого, и под ними две буханки ржаного. Я враз преисполнился глубочайшим уважением к Мастеру. Толк в обеспечении он явно знал. С таким продуктовым запасом можно было протянуть несколько недель где угодно, конечно. Особенно умилили яичный порошок и дрожжи, что нашлись на дне. Что делать с ними — я не представлял себе даже гипотетически. Зато Алиска чуть только в ладоши не захлопала, тут же пообещав, что завтра мы будем с пирогами. Это радовало.
В сумке-холодильнике обнаружились три бутылки молока, две некрупных курицы и пачка сливочного масла. Судя по температуре внутри, блоки с солёной водичкой, или чем там наполняли эти «холодильные аккумуляторы» могли продержаться ещё сутки примерно. А потом надо будет или быстро всё съесть — или выкинуть. Переводить продукты я не любил с самого детства. Такой вот суровый, но полезный, на мой взгляд, пережиток постсоветского периода. Это сейчас девяностые нравились многим. Преимущественно, тем, кто их не застал.
Крупы и мука заняли место на нижней полке, взгляд на которую теперь не удручал, а наоборот. Вытащив на улицу скрученные в трубку половики, по которым Алиса сейчас воодушевлённо колотила палкой, обнаружил в полу горницы крышку люка в погреб. Потянул за кольцо, открыл. В нос тут же пахнуло старым воздухом. Не сырым, не пыльным или таким, какой обычно называют странным словом «спёртый». Показалось, что я чуял возраст того, чем дышал. Он был не шокирующим, как у Хранителя или, тем более, Древа, но тоже вполне уважаемым. Наверное, потому, что избушка, которой навскидку было никак не меньше пары сотен лет, стояла на месте постройки более древней. И потому, что вряд ли кому-то пришло на ум копать новый погреб, если был вполне пригодный старый.
Найдя в телефоне фонарик, я разглядел ступеньки приставной лестницы. Выглядела она так, будто её выстругала и сколотила тупым топором лично баба Яга в исполнении Георгия Милляра. И я бы не удивился, если бы навстречу мне прозвучало высоким треснутым голосом: «Фу-фу-фу, русским духом пахнет!». Но погреб промолчал. Пока.
В старых деревенских домах под полом обычно пыльно и темно. Тут было иначе. Почему-то неожиданно пахло смолой и лесом. Под ногами чересчур мягко проминалась земля. И, лишь присмотревшись, я понял, что поверх земляного пола лежал толстый слой хвоинок, бледно-жёлтых. Короткие еловые выглядели совсем обычно, кроме цвета. Сосновые казались тоньше и чуть загибались, начиная от середины каждой иголки. Выглядело это непривычно.
— От печки дальний угол, — раздался в голове голос Хранителя, — там кольцо. Открытым долго не держи.
Пригибаясь под лагами, на которых лежали плахи половиц, сделанные из половин брёвен диаметром, наверное, сантиметров тридцать, прошёл в нужном направлении. Отмечая краем глаза в глубокой, густой, будто бы клубившейся вокруг темноте, которую робко тревожил светящийся диодик телефона, какие-то странные не то ходы, не то отнорки в каждой из четырёх земляных стен. Видимо, под этой избушкой было много тайн.
В нужном углу нашлось обещанное колечко. С мою голову размером, из железного прута в два пальца толщиной. Старинная вещь, на века делалась. Кованая, судя по всему. Сметя ладонями слой хвои в стороны, подцепил его, поднатужился и поднял крышку. Круглую, больше метра диаметром. Вниз вёл сруб, вроде колодезного, из,
Взяв телефон в левую руку, начал спускаться, внимательно глядя под ноги. После этих реанимационных процедур и разговоров про митохондрии, там, внизу этой шахты, меня могло ждать абсолютно всё, что угодно. Но оказалось, что это был просто ледник. Три других стены, кроме той, в которую были вколочены ступени, расходились в разные стороны, образуя подобие странной пирамиды. И холодина в ней стояла — зуб на зуб не попадал.
Не вставая на ледяной пол, площадью где-то два на два метра, огляделся. Нижняя, видимая мне, скоба, наполовину вмороженная в серовато-белый лёд, наверняка не была последней. И не хотелось даже думать, сколько их ещё уходило вниз, и сколько надо было потратить времени и сил, чтобы набить сюда снегу и пролить его водой. Да уж, раньше многие вещи были значительно сложнее. Хотя, с другой стороны, многие — наоборот, сильно проще.
На льду лежал кусок жёлтого сливочного масла размером с блок пенобетона. Охапкой дров небрежно рассыпаны, кажется, палки колбасы или ещё чего-то мясного. Для такого большого холодильника — как-то очень небогато. Хотя, Сергий вряд ли планировал пировать в ближайшее время. И гостей не ждал. А мы вот припёрлись.
Выбрался наверх и плотно закрыл крышку, расстелив поверх неё хвою ровным слоем. Правая рука, намороженная о ступеньки, слушалась неохотно. Радовало то, что холодильник нашёлся. Смущало то, что класть в него пока особо было нечего — лазить туда-сюда за одной курицей не улыбалось вовсе. Надо было поразмышлять на этот счёт повдумчивее. Мы совершенно точно никуда отсюда не сдвинемся, пока не поставим на ноги деда. И пока он не пропарит в бане Алиску. Отвар — отваром, но гарантии того, что все споры из неё вышли в подвальном ателье Шарукана, не было. И то, что Пятна я больше не видел, ни о чём не говорило. Как поведал Мастер, одно крошечное семечко могло храниться в «режиме ожидания» сотни лет. И только потом, в подходящий момент, за несколько минут развернуться в заметный для Хранителей и Странников чёрный клубок.
Закрывая люк в погреб, подумалось о том, что эти новые знания как-то совершенно спокойно воспринимались теперь. Подлинная история Земли, о которой знали единицы, истинные причины войн и других событий глобального масштаба, как, впрочем, и говорящие деревья, будто стали неотъемлемыми и привычными элементами картины мира. Новой картины очень-очень старого мира.
Глава 18
Ведьмино озеро
Вчера на закате ходил в амбар, кормить Дерево. Точнее, его и странную конструкцию из веток и корней, выросшую за то время, что нас не было, вокруг корзиня с Сергием. То, что часть из побегов и вправду врастала или вырастала прямо из тела человека, теперь сомнений не вызывало вследствие очевидности. Тонкие, будто виноградная лоза или плеть дикого хмеля, ростки образовывали что-то, напоминающее ложемент снизу, а сверху — мелкую сетку, придуманную немцем Карлом Рабицем в девятнадцатом веке, и названную в его честь. Прутки толщиной в несколько миллиметров, переплетались, образуя ячейки непривычно правильной квадратной формы, под которыми были видны лицо и грудь Хранителя. Всё, что ниже шеи, было закутано в живой кокон полностью. Из объяснений Древа, понял только то, что эти клеточки разлиновывали старика по каким-то специальным параллелям и меридианам, обеспечивая насыщение тканей. Судя по тому, что дед выглядел уже лет на сто пятьдесят, а не на триста, как несколько часов назад, система работала великолепно. Говорил он пока Речью, мысленно, но дышать уже начал. Редко, но вполне заметно, поднималась и опускалась грудь вместе со всей этой живой изгородью вокруг. Снизу же побеги отвечали и за иммобилизацию, чтоб случайное неосторожное движение снова не укатило Хранителя в Страну Вечной Охоты. А ещё за вентиляцию, массаж и что-то там ещё про пролежни. В общем, сомнений в том, что Ося знает, что делает, не было ни одного.