Дубль два
Шрифт:
Алиса, осторожно поставив Павлика на пол, потянулась к левой штанине джинсов. Чуть повозившись, вытянула, видимо, из нижнего шва булавку. В полутьме видно было не очень хорошо, но мне показалось, что форма у той была какая-то необычная.
— Ишь ты! Никак от матери досталась? — с интересом, кажется, спросил Хранитель.
— Да. Мама дала. Велела носить, не снимая, — кивнула сестра. Да, мысленный разговор, сопровождаемый привычными жестами, выглядел очень оригинально: все переводят глаза друг на друга, иногда кивая или качая головами. Дурдом.
— Знакомая вещица. Очень давно, до войны ещё, одной из бабушек твоих
— Так я твоими глазами смотрю, Яр. Мы же все здесь сейчас, как одно целое. А с тобой, после того, как ты столько Яри мне отдал — тем более, — сильно понятнее сразу не стало. Но я попробовал и даже вздрогнул: получилось будто «переключать камеры». Одна смотрела в потолок и видела на его фоне мою собственную обалдевшую физиономию. Вторая наблюдала со стороны за мной, так и держащим руки на фигуре деда, затянутой в прутья. Третья, дрожащая и шатающаяся, рывками, будто зумом приближала этажерку в середине амбара. Это Павлик шагал к Осе.
— Прутик наверху не трогай! — строго сказал я. Новые возможности увлекали и завораживали. Оказывается, можно выбрать собеседника, адресовать мысль именно ему. А то до этого я только опцию «конференц-колл» использовал.
— Не будет он. Не дурнее паровоза, чай, — буркнул внутри головы Ося. Так, значит, к персональным звонкам тоже есть какой-то админский доступ, видимо. На коммутаторе, как водится, сидит самый информированный.
— Ты доиграешься, Яр, когда-нибудь! Сроду никто мне столько раз подряд не хамил из двуногих! И из ума я выжил, и пень я старый, и это словно ещё новое, как его, беса… Маломобильный, вот! Сам ты кумутатор! Серый, что это хоть за беда такая? — Ося не злился, как в прошлый раз, когда чуть не превратил мне мозги в плавленый сырок. Просто сообщал, что по-прежнему всё слышит, помнит и интересуется новым.
— Про паутину информационную, помнишь, беседовали? Вот если у неё в самой серёдке паук сидит и все ниточки в лапах держит — он-то как раз коммутатор и есть, — образно, хотя, наверное, не вполне технически верно объяснил термин Хранитель.
— Да? Ну это не обидно тогда. Почётно даже как-то. Но ты, Яр, приучайся сперва думать, а потом говорить, — нравоучительно сообщило Древо. Как, интересно, сперва думать, если оно мысли читает? Подсознанием?
— Научишься, какие твои годы. Серый вон тоже сперва лепил чего ни попадя. Но потом поднатаскался немного. Лет через полста всего. — Ну да, с его-то возрастом полсотни лет — как с неба капелька: что есть, что нет.
— Про капельки, да! С вами, человечками, всё шиворот-навыворот. Не по порядку, то есть. Сперва надо было кровь, потом Ярь, но уж ладно, что сделано — то сделано. Алиса, возьми банку, что брат твой, балбес, под лавкой забыл. Кольни палец, да капни. Павлик, иди к маме, будем меняться — ты мне три красненьких, а я тебе — разноцветных.
Я вдруг понял, кого мне напоминал Ося. В старом мультфильме про домовёнка Кузю был древний леший. Который плохо слышал, не любил всего современного, и чуть что — бубнил гулко: «Непоря-а-адок!». Да, несколько поколений детей воспитывалось на историях о потусторонних сущностях, родом из тёмного прошлого народного фольклора, часть из которых была глубоко консервативно и реакционно настроена. А ещё подумал о том, что в плане старого пня, выжившего из ума, после фразы про «меняться
Он и не услышал. Ну, или сделал вид.
Павлик развернулся в четыре приёма, как грузовик, и зашагал к Алисе, двигаясь, как живая иллюстрация борьбы со свирепым земным тяготением. Маленькая. Миниатюра. Ему по возрасту такая походка была, конечно, простительна. А я вот не чувствовал в себе уверенности, что если встану — пойду ровнее. Как и в том, что в принципе встану. Руки и ноги похолодели, а перед глазами кружились чёрные «мухи», как бывает, если долго сидеть и вдруг резко подняться. Вот только я не поднимался.
— А тебе и не надо, Аника-воин, сиди уж. Пламенный революционный борец со злом и несправедливостью. Таким зарядом можно было трёх покойников оживить, коли по уму-то. Да ты не особо богат им пока, — древний супермозг успокаивал, интриговал и издевался одновременно. Талантливо.
Алиса, не моргнув, ткнула себе булавкой в палец, большой на левой руке. Хорошо, видать, глубоко, потому что капли посыпались в банку одна за другой, стоило ей зажать подушечку потуже.
— Пять капнуло, — снова чуть растерянно прозвучали её мысли.
— Ничего, много — не мало, — милостиво успокоило Древо.
Павлик стоял у её коленей, держась за них правой рукой, а левую задрав ближе к маме. Головы его снова касался луч света. Алиса с тревогой глянула на меня, на сына — и быстро уколола его крошечный почти прозрачный пальчик. Он не вскрикнул, не отдёрнул руки, вообще никак не среагировал. Героический парень. И пока третья капля не растворилась в банке — тоже стоял не шевелясь. Вернее, шевелясь не больше, чем требовалось для удержания подлого равновесия, что, видимо, так и норовило ускользнуть. А затем уселся, плюхнувшись по-детски на попу, с интересом глядя на маму, что направилась к этажерке, оглядываясь на него время от времени.
Так же, как и я, сестра обошла по часовой стрелке основание, внимательно глядя на границу между первым и вторым «этажами». В положенном месте нашла то самое углубление. И осторожно влила в него содержимое банки.
— Садись, девонька. Не бойся, теперь-то уж точно нечего. И ухаря этого, братца своего, тоже на лавку сажай, пока он на пол не упал.
Алиска кинулась ко мне аж бегом, не успела фраза Древа закончиться. Мысленные фразы и образы вообще как-то странно воспринимались — будто сперва ложились в сознание целиком, а потом расшифровывались или распаковывались, как архив на компе. Или это я после этих искристых шоу с внутренним электричеством просто так плавно «подгружал».
Сестра потянула меня за руку, словно репку. Поднялся я с видимым трудом и точно без всякой охоты. Отметив попутно, сквозь серьёзно усилившуюся метель чёрных точек перед глазами, как по-доброму, с нежностью смотрели на неё глаза деда Сергия.
— Ты глянь, что творится, Ось! Вылитая Анька, не отличишь ведь! Тряпки только эти современные, а в летник одень — как две капли воды, — во фразах Хранителя явно читался восторг.
— А Анька — это кто? — у Алисы читался тот самый вечный женский интерес к чужим именам, произнесённым в их присутствии. Эдакий, вроде бы, неявный, ненавязчивый. На этом много мужиков погорело, наверное.