Дубль два
Шрифт:
— Хоть привязывай его! Раньше лежал всё время, даже не ползал — я его дома всегда на подоконнике в ящик клала, пока на кухне занималась, ни разу даже не пробовал вылезти. А тут только отвернулась, оборачиваюсь — нет ребёнка! А он возле печки что-то доедает, чёрный весь.
Судя по Павлику, он этим гордился от всей души. Хотя, в негодовании сестры мне тоже слышалась некоторая фальшь. Она явно была счастлива, что сын начал шевелиться. А что уголь ест — наверное, остатки токсинов выводит. Организм человеческий — очень чувствительный и тонкий аппарат, с самого раннего детства. Надо будет у этих стариков-разбойников узнать
— Так, Лис, смотри сюда. Сказка продолжается. Теперь новая задача «номер раз», — перебил возмущённо-восторженный поток я. Алиса тут же затихла, услышав привычную с детства команду. Я тоже точно так же реагировал на слова бати.
— Деда я нашёл. Но нужна ваша помощь. В сказках в таких случаях окунали в холодную воду, в кипяток и в молоко. В жизни, оказывается, по-другому всё немного. Даже, пожалуй, много, — я замолчал, пытаясь решить, как сообщить матери, что кровь её сына нужна говорящему дереву для оживления мумии.
— Не тяни, Яр, — настороженно попросила она. Впервые, кажется, назвав меня так.
— Помочь деду может говорящее дерево. Но нужно несколько капель крови, твоей и Павлика, — выдал я, не придумав ничего лучше правды. «Не знаешь, с чего ходить — ходи с бубей», как говорил папин сослуживец дядя Сеня.
— Дя! — неожиданно подключился к разговору племянник, заёрзав на руках у Алисы, — Дедя!
Мы с сестрой посмотрели на него так, будто он только что изложил нам поэму «Бородино», полностью и с выражением.
— Эдак мы его женим скоро, — проговорил я, — ходить и говорить за день научился, дальше там уже ничего сложного, в принципе.
— Ага, — поражённо согласилась было Алиса, но тут же опомнилась. — Стоп! Какая кровь? Какие свадьбы?! Ты издеваешься, что ли?
— Насчёт свадьбы — да, поторопился, признаю, — выставил я ладони вперёд, — рановато, совсем парень для себя не пожил. А про кровь… Проще показать, чем рассказывать, наверное. Пошли за мной, — и я протянул ей руку. Она взялась за нее узкой тёплой ладошкой, доверчиво, без сомнений. Вот чёрт! Даже как-то совестно стало, будто я их собрался в избушку к бабе Яге тащить. Нет уж, пусть эти двое сами сестрёнке всё расскажут.
По пути через двор к амбару Павлик скакал по маме так, будто требовал поставить его на землю — он сам войдёт в чертоги Древа, гордо и с поднятой головой, а не въедет на ручках. Но с матерями, как всем прекрасно известно, такие номера не проходят. Они сами лучше знают, когда лучше ходить, а тем более не ходить куда бы то ни было. В процессе этого своеобразного танца в подвешенном состоянии, малыш не переставал на все лады твердить «дедя!». Но, стоило им остановиться перед открытой мною дверью, замер, вглядываясь во мрак амбара. И восхищённо произнес:
— Ос-с-с-сь!
Да, со свадьбой я явно погорячился. Маловат жених. И дикция пока хромает. Пока говорил последнее слово — залился слюнями по грудь. Алиса на автомате провела ему рукой по лицу, собрав обильные густые пузыри, и так же механически вытерла ладонь о джинсы, не отводя глаз от странной этажерки с прутиком наверху. Это она ещё деда не видела.
Я как сглазил. Сестра вскрикнула и отступила на шаг назад, под тёплое и такое знакомое солнышко. Из мрачного сарая, где в странной плетёной конструкции лежало тело старика в очках. И улыбалось.
— Лис, там лавочка впереди, пошли присядем. Ну, не съедят же они нас. Не должны, по крайней мере, — без всякой уверенности закончил я.
— Здравствуйте, дети! — по-учительски «прозвучало» в голове. Судя по бровям сестры, скакнувшим за чёлку — не только в моей.
— Деда! Ося! — Павлик сразу включился в диалог. Этой Речью у него получалось гораздо понятнее. И без слюней.
— Здравствуй, Павлик! И ты, Алиса, здравствуй! Красивое имя у тебя. Не зря мы с Томкой книжки того английского математика читали, — очнулся и Сергий. Продолжая лежать не дыша на полу, в корзине.
— Дядя Серёжа? — беспомощно переводя глаза с меня на него, спросила сестрёнка. Вслух. Единственная из всех присутствовавших.
— Дядей я был твоему прадедушке. И его прадедушке тоже. Зови уж дедом тогда, — милостиво разрешил он.
Алиса прошла и села на лавку, прижавшись спиной к стене. Павлик, которого она повернула к себе, тут же принялся у неё над плечом молотить обеими ладонями по дереву вокруг. Но явно не со зла или из каприза — казалось, восторг так и распирал его.
И тут случилось ещё одно чудо. К говорящим деревьям и мумиям в сарае я как-то уже привык, но увиденное заставило замереть, разинув рот. Луч света, уж не знаю, настоящий или померещившийся, протянулся от верхнего цилиндра этажерки к голове малыша. Павлик повернулся, будто на зов, и счастливо улыбнулся во все восемь зубов. Казалось, Древо гладит его по светлым волосам солнечной ладонью. Я видел, как шевелились тонкие волосики на голове малыша. Лицо его выражало полнейшее искреннее счастье. Наверное, фраза «Бог в темечко поцеловал» выглядела именно так.
— Ос-с-сь — па-а-а — ти-и-и! — а это было сказано и вслух, и мыслью, но звучало в обоих диапазонах одинаково. Если не быть мнительным — наверное, Павлик имел в виду «Ося, спасибо тебе». Если иметь фантазию — он только что сказал: «Господи!».
Алиса смотрела на луч и голову сына с тревогой и любовью. Это было настолько трогательно и остро, что я отвёл глаза. Не каждый день такое видишь, конечно. Но предел есть у любых эмоций и у всякого терпения. Мой приближался, прямо-таки летел навстречу с каждым новым чудом. На которые сегодняшний день был щедр.
Пока луч гладил Павлика по макушке, я дошёл до ведра со свежей водой, что оставил там же, сразу за дверью. Вернулся с полной банкой, поставив её возле лавки. И задумался над тем, кто и как будет резать старым кусторезом с кривым лезвием на бакелитовой ручке женщин и детей. В себе я такой уверенности не ощущал точно.
— Яр! — прозвучало в голове шелестом летнего ветерка в предвечерних сумерках.
Я посмотрел на сестру. Она протягивала мне сына на вытянутых руках. Так же доверчиво, как только что дала ладонь, чтобы пойти сюда, в таинственный и непонятный полумрак амбара. И от этого меня вдруг взяла такая злость, что аж уши к затылку прижались. Рано я решил, что смогу им кровь пустить, очень рано. Не ожидал, что за сутки так прирасту душой к продавщице книжного и её сыну. Которые оказались моей единственной в мире роднёй, оставшейся в живых. И будь эти донорские процедуры трижды безопасными — у меня просто рука не поднимется. Злоба на себя и этих двоих, старших по разуму, перехватывала дыхание и застилала глаза.