Дубль два
Шрифт:
Полученная картинка устройства крыши оказалась не схемой, как было обещано, а полноценной интерактивной 3D-моделью, на которой двигались и перемещались элементы, стоило лишь сосредоточиться на них. Принцип действия, чисто механически, был вполне понятен: тут потянешь — там сместится, тут нажмёшь — там повернётся. Смысл процесса тоже был ясен: Солнце давало питание Древу, а оно — Хранителю. Но вот понять, какое и как именно, не выходило никак.
— Ты про оптику что знаешь? — скептически осведомился у меня Ося.
— То, что там очками торгуют, в основном, — правдиво ответил я. Физика в школе никогда не была моей сильной стороной. И после — тоже.
— Тогда тебе вполне достаточно того, что удалось понять. Солнце — еда, ам-ам. И не дуй ноздри
Более предметного разговора не вышло, короче говоря. Он попробовал было, но бросил тут же, поняв, что на всех этих пояснениях типа: «так раньше фотоны назывались» и «редуцированная энергия кварка соединяется с атомарной решёткой воды», только время тратит. И я начинаю чувствовать себя ещё большим идиотом, чем до них. Поэтому сошлись на том, что завтра я, в силу уровня образованности и компетенций, полезу на крышу с веником и подмету. Ну и проверю крепления пары-тройки направляющих. Дед Сергий напомнил снова про хилую ступеньку у лесенки. Видимо, впечатление я о себе создал соответствующее — чтоб по два раза повторять самое простое, а сложным стараться не грузить.
Попробовал выяснить, чем питаются ожившие мумии, преодолевшие стадию капельного полива. Узнал, что режим питания у вернувшихся с того света практически ничем не отличается, от того, что предписывали перенёсшим тяжкую болезнь. Побольше жидкого, бульончики всякие там. Но усиленно. И меньше химии. На «усиленно» я с облегчением подумал про рационы питания. На «меньше химии» — плюнул и думать про них бросил. Решил, что вопрос с диетическим продовольствием потерпит до утра.
Ужинали старики-разбойники почти час, судя по стрелкам. А вот наговорились мы, кажется, так, будто целый день прошёл. Знаний снова прибавилось, но прежнего восторга и изумления они не вызывали, воспринимаясь уже как должное.
Проснулся от странного звука. Со сна показалось, что в стену стучал копытом сам Сатана. Уж не помню, что там такого остросюжетного мне снилось, но ассоциация была для утра, мягко говоря, неожиданной. Оказалось — Алиса пыталась нащипать лучины, чтоб растопить печку, а меня будить не хотела. Нужного навыка, судя по робкому тюканью топором по полену возле печки, у неё не было.
Когда вскипела вода для чая и каши, на столе уже ждала тарелка бутербродов с паштетом и плавленым сыром, а сладкий стол обеспечивали такие же с яблочным повидлом, сгущёнкой и «пастой шоколадно-ореховой». Всё-таки, сухпайки — великая вещь. Павлик, муслякавший во рту чайную ложку с остатками повидла, меня, судя по лицу, поддерживал полностью. Алиса сперва попробовала ложку отнять, но когда он повернулся к ней спиной и безальтернативно сказал «Нет!», и вслух, и Речью, решила его счастью не мешать. Только сладкие слюни потом заботливо стёрла, по пути к плите, на которой уже булькало что-то ещё. Судя по всему — обеденное меню. С чугунками, кастрюлями, прихватками и даже ухватом, который я тоже нигде не видел, кроме как в музее и книжке про Федорино горе, у неё выходило гораздо увереннее и лучше, чем с топором.
Пока Солнце не взобралось на самый верх — нашёл на крытом подворье косу, что оказалась закреплена на стене возле сеновала на деревянных сучках-рогульках, приделанных прямо к брёвнам. Шаблонное мышление и слабое освещение сделали своё дело — приученный искать инвентарь, стоящий вертикально, я раза три или четыре прошёл мимо него, висевшего аккурат на уровне глаз, и даже не заметил. Рядом, на специальной, кажется, полочке, лежал и точильный брусок, сточенный до толщины одного пальца. Несмотря на то, что косой вряд ли кто-то пользовался в этом году, держалась она крепко и улетать не планировала. Но на всякий случай я набрал в стоявшее у противоположной стены корыто воды и опустил инструмент на полчасика. А сам за это время обошёл дом и баню. Да уж, до обеда бы управиться.
Звук, издаваемый лезвием косы, когда по ней ведёшь бруском-точилом, ни с чем не перепутать. Есть в нём что-то неуловимо далёкое. Кого-то переносит в детство, к деду и бабушке.
Роса почти сошла, поэтому полоска стали, заточенная до бритвенной остроты, шла чуть тяжелее. Или это от того, что косил я последний раз такой штукой лет семь назад? Но прибрать участок, привести его в более обжитой вид удалось в любом случае. И даже вогнать носик косы в землю всего один раз. Ну ладно, два. Из них один — в стену бани. Но ничего не погнулось и не сломалось. Отмачивать и точить я ещё умел, а вот навыки отбивать и чинить уже прошли мимо.
Когда Солнце вылезло над верхушками берёз и сосен, точно как в песне Юрия Антонова про любовь в середине лета**, от скошенной травы пошёл такой аромат, что даже есть захотелось. Не знаю, как у кого, но у меня этот запах всегда вызывал какое-то трудно объяснимое и чуть-чуть щемящее чувство внутри. Я привык для простоты объяснять его голодом. Но вот почему-то именно сейчас ощутил, что объяснение это было неправильным. Жаль только, правильного пока на ум никак не приходило. Но можно было не сомневаться, что запах усилится завтра, а на третий день достигнет пика. А на пятый — сено можно будет закидывать на сеновал, если под дождь до тех пор не попадёт. И к этому дню очень неплохо было бы разобраться с баней. Потому что после того, как полдня махать вилами, или, как батя говорил — вилами, я начинал чесаться, как блохастый.
Обед прошёл штатно, что с сестрой и племянником, что со стариками-разбойниками. Первая пара обсуждала со мной варианты меню на ужин, причём Павлик выражал решительное «Да!» на любое мамино предложение. Вторая пара сперва долго издевалась надо мной, что косил я не то, не тем, не в то время и не так. Ну, словом, вели себя в точности как два старичка, уставших от одиночества и бывших не прочь поделиться непрошенной мудростью. Но и сил отказать себе в возможности поиздеваться над новым человеком не нашли. Хотя, вряд ли и искали. Зато понарассказывали много интересного про градации рангов Пятен тьмы, их тактико-технические характеристики и отличительные свойства носителей. И даже с картинками-слайдами. Было познавательно, хоть и страшновато. Второй ранг мог подчинять себе даже Мастеров. Первый — Хранителей.
Я наконец-то выяснил, почему Мастера, живущие, как сказал Алексеич, «в миру», не исчезли до сих пор. Потому, что не представляли для чёрных никакого интереса или опасности. Их игры в «зарницу» и «казаков-разбойников» никого не беспокоили, а скорее — даже наоборот, нужны были для того, чтобы обнаружить Странников и оставшиеся Древа. Но оба они, и Ося и Сергий, были вполне уверены в том, что все следы, которые тянулись за мной из Подмосковья, остались в Брянске, вместе с Фордом. Шарукан, по их словам, и не такие погони и загонные охоты вокруг пальца обводил. На этих словах я вспомнил пальцы слесаря-кыпчака. Эти устанешь обходить. Но той уверенности, что в этих двух реликтах, во мне не появилось. Мы, как дети разных эпох, и думали по-разному. Я начал вспоминать, на скольких камерах могли сохраниться мои профиль и анфас от выезда на улицу Фокина до поворота на Осиновые Дворики. После пятой, попавшейся, кажется, ещё до выезда из города, бросил.
После обеда притащил к амбару лесенку, прислонил и сел рядом отдышаться и перекурить. Если дед таскал такую дуру минимум два раза в год, перед снегом и после него, то мои ему почтение и скрытая зависть. Трёхметровая хреновина, сделанная из стволов деревьев сечением с брус-десятку, со ступеньками из набитых веток, у которых кто-то небрежно, в три-четыре удара топора, стесал верхний край, весила, наверное, больше центнера. А на третьей снизу ступеньке, пожалуй, слоны могли плясать. Чего в ней Хранителю не понравилось — я не понял. Разве только в нём самом весу до тех пор, как он наладился помирать, было килограммов триста?