Дубль два
Шрифт:
— Хорошо, — сказал я. — Спасибо за добро и за науку. Ось, можешь ли показать, как крыша тут устроена? Чувствую, что почистить бы не мешало, да опасаюсь — не сломать бы чего по незнанию.
— Мужик, хозяин — уважаю! — одобрительно прозвучало от Древа. — Будут тебе схемы. Но сегодня — и не думай браться. И так наворотил — другому помереть трижды. До завтра только есть да спать. Гулять ещё можно, воздухом дышать. Он тут вкусный, полезный.
— Лесенка там, возле дровяника, стоит, Яр. Смотри только, третья снизу ступенька на соплях держится, не думал я больше… Спасибо тебе, — Хранитель тоже, кажется, едва
На улице было — как в деревне летом. Только без вечной движухи машин, от которых на окрестных листьях и траве нарастал бы слой серой пыли. Без гогота гусей, кудахтанья кур, воплей петухов. Без храпения и рёва коров, без визга свиней. Теплый ветер в листьях и иголках деревьев за плетнём. Яркое солнце. И полная, абсолютная тишина, звеневшая в ушах.
Мы в молчании дошли до крыльца. Алиса посадила Павлика на нижнюю ступеньку, устроившись рядом. Я присел на завалинку чуть поодаль и закурил, проследив, чтоб дым на них ветром не сносило.
— Яр, я там посмотрела на полках, пока убиралась… Нам обедать-то особо и нечем. Крупы немножко, масло постное в бидоне, но горькое уже, старое. Ни молока, ни хлеба, — Алиса говорила тихо, но твёрдо, как мать, которая знала, что у ребёнка нет еды. Прямее мотивации выдумать, наверное, невозможно.
— Сейчас до Нивейки сгоняю, принесу вещи. Шарукан, наверное, нам с собой положил чего-нибудь съедобного, он мужик опытный, продуманный. Не то, что… — да, с самокритикой у Ярика всегда всё было в полном порядке. С остальным бы так.
— Только воды набери сперва, ладно? Я кипятить поставлю, чтоб времени не терять. Тут ни чайника, ни розетки, ни холодильника, — да, судя по антуражу, изба Хранителя за последние лет двести из нововведений приняла только клеёнку на стол да несколько жестяных банок под крупы и прочие сыпучие продукты. Кажется, на одной из них я видел надпись с «ятями». В любом случае, про электричество дом если и слышал, то что-то неубедительное и не всерьёз. И, если наша «автономка», как обычно говорил в моём детстве о походах дядя Сеня, затянется надолго — надо будет и на этот счёт задуматься. И про починку. И про огород. И скотину.
Пожалуй, раньше меня такой непочатый фронт работ вогнал бы в тоску с депрессией. Сейчас же было что-то вроде весёлого куража. «Кто не сможет — я не смогу? Ну-ка, отойди-подвинься!». Это было неожиданно, но очень воодушевляло. Возможно, через некоторое время, под воздействием внешних факторов это чувство и пропало бы, но пока держалось стойко. Будто стимулируя, распаляя охоту к движению и действиям. Наверное, это и была та самая Ярь, энергия, которую можно использовать по-разному. Но она в любом случае была, и это грело. Сильно. Почти жгло. Особенно после того, как увидел Павлика, что пускал на подбородок зелёные слюни. Надёргал, пока Алиса не смотрела, травы и начал жевать.
До машины путь был недолгий и понятный — за створку плетня, и по нашим же, не успевшим выправиться и пропасть, следам по траве. Через ручей по сосенке, направо вдоль берега. И вот она, помесь лягушонки, коробчонки и Конька-Горбунка.
В багажнике аккуратно стояла большая сумка и две наволочки Алисы. На сумке сверху
За всей этой предсказуемой роскошью небогатого Алискиного хозяйства нашлись два предмета, оказавшихся сюрпризом. Небольшая прямоугольная сумка-холодильник и баул армейского типа, традиционного защитного цвета, крепкий даже на вид. Сумочка весила немного, а вот в мешке было килограммов двадцать, пожалуй. За одну ходку можно всё и не утащить, наверное. Да плюс в салоне ещё сумка с термосом и какой-то едой, которую нам с утра вручила Венера. И конвертик в бардачке оставлять было бы опрометчиво. Глушь глушью, конечно, но мало ли. Может, уже и в этих местах стали забывать о том, что чужое брать нехорошо, даже если хозяина рядом нет. В столице и её окрестностях об этом позабыли прочно и давно.
Наволочки привязал «ушами» к сумке, обе. Пакеты, бабы Раи и Венерин, прицепил на длинный ремень, что удачно нашёлся на термосумке. Баул закинул за правое плечо, определив туда же, но уже перед собой, обвешанный мешками «холодильник». На левое легли переметные сумы-наволочки. Тот, кто говорил, что своя ноша не тянет, прав был лишь отчасти. Мысль о том, что тут внутри какая-то еда и нужные вещи для Павлика, согревала. Но легче от этого вся эта сбруя не делалась ни на грамм.
На обратном пути ноги в мох уходили значительно глубже, чем по дороге сюда. Закрытая, наконец-то, на ключ, Нива смотрела вслед растерянными круглыми глазами, словно умоляя не задерживаться — одной тут, посреди глухого леса, ей явно было некомфортно. Хотя даже разглядеть её уже с пяти шагов было практически невозможно. Как и проскочили-то так далеко в такой чащобе? Не иначе — повезло.
Ствол золотистой сосенки подо мной, существенно прибавившим в весе, опасно прогибался, «играя» на весу. Я старался вспомнить, как можно погасить эти резонансные колебания, но ничего, кроме как ускориться и проскочить «мостик» поскорее, не придумал. Поэтому на «нашем» берегу врезался в толстую берёзу, обняв её сумками, будто в благодарность за спасение — без неё бы точно упал.
Ставень в плетне пришлось открывать шире — помимо веса, я и в габаритах ощутимо вырос. Закрывая его за собой, услышал в голове «Дядя! Ам! Ам!». Павлик, наверное, глаз с забора не сводил — ждал. Над трубой клубился еле заметный летом, в чистом светлом небе, дымок, больше чувствуясь обонянием, чем зрением. В окошке, раскрытом настежь, Алиса поливала из ковшика цветы. Волосы её были подвязаны какой-то светлой косынкой. Такой мирной и сказочной картинки я не видел, наверное, никогда. Ну, очень давно — совершенно точно. Помнится, как-то приехал после учёбы в деревню: вокруг темнело, отец щипал лучину возле крыльца, а мама на кухне не то пироги пекла, не то лепила пельмени. Было похоже. Давно это было. Очень.