Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Грудь Холли приподнялась и опала.
— Когда лампочка взорвалась, — сказала она. — Тогда я все поняла.
— И каким образом?
Она молчала. Все, она все сказала.
— Малышка. — Я и не думал, что голос Мэкки может быть настолько нежным. — Это был очень долгий день. Пора домой.
Глаза Холли распахнулись. Она сказала, обращаясь к нему, как будто никого больше рядом не было:
— Ты думал, что это я. Ты думал, что я убила Криса.
Мэкки мгновенно замкнулся:
— Поговорим об этом в машине.
— Что я такого сделала, что ты мог подумать, будто я способна
— В машину, детка. Немедленно.
— Ты просто решил, что, если кто-то меня разозлил, я запросто раскроила ему башку, потому что я твоя дочь и это у меня в крови. Я не только твоя дочь. Я человек. Другой.
— Я знаю.
— И ты задержал меня там, чтобы они вынудили Бекку сознаться. Потому что знал: если я поднимусь на поляну, я заставлю ее замолчать. Из-за тебя она осталась там одна и… — Горло перехватило.
— Прошу тебя, сделай одолжение, давай поедем домой. Пожалуйста.
— Никуда я с тобой не поеду. — Холли выпрямилась, медленно, сустав за суставом, вышла из-под сени кипарисов. Мэкки открыл было рот, чтобы окликнуть ее, но тут же осекся. Мы с Конвей благоразумно даже не смотрели в его сторону.
В центре поляны Холли опустилась на колени. Я испугался, что девчонки отвергнут ее. Но они расплели руки, как головоломка раскрылась, притянули к себе и вновь сомкнулись вокруг нее.
Невидимая ночная птица, пронзительно вскрикивая, носилась во тьме над нашими головами. Где-то ударил колокол, возвещая отбой; девочки не шелохнулись. И мы не мешали им, пока было возможно.
Мы дожидались в кабинете Маккенны социального работника, который заберет Ребекку. Будь это любое другое преступление, мы могли бы оставить ее на попечение Маккенны, позволить провести еще одну ночь в Килде, последнюю. Но не в случае убийства. Эту ночь она проведет, вероятно, в детском исправительном центре. Новая девчонка — шепотки, оценивающие взгляды, к чему бы ее можно пристроить, что с ней можно сделать. По большому счету, если не считать жестких простыней и крепкого запаха дезинфекции, не слишком отличается от того, к чему она привыкла.
Маккенна и Ребекка сидели по разные стороны стола, мы с Конвей стояли в сторонке. Все молчали. Мы с Конвей не имели права разговаривать, чтобы это не было расценено как допрос, а Маккенне с Ребеккой, видимо, просто нечего было сказать. Ребекка сидела, благочестиво сложив ладошки, и смотрела в окно, по временам настолько глубоко задумываясь, что даже переставала дышать. Один раз сильно вздрогнула всем телом.
Маккенна никак не могла решить, какое лицо нужно нацепить по такому поводу, поэтому опустила голову, уставившись на свои руки на столе. Она успела поправить макияж, но все равно выглядела лет на десять старше, чем утром. Кабинет тоже как-то постарел, и это была уже иная старина. Утреннее солнце придавало ему оттенок сдержанной роскоши, каждая царапина словно намекала на давние тайны, каждая пылинка обращалась в шелестящее воспоминание. В резком свете электрических ламп кабинет выглядел всего-навсего обшарпанным.
Социальный
— Так! Нам пора спать. Пойдем-ка. — И распахнула дверь перед Ребеккой.
— Не называйте меня мы. — Ребекка встала и направилась к двери, не глядя на соцработника, которая цокала языком, растерянно подбирая свои подбородки. В дверях обернулась. — Это ведь будет во всех новостях, — обратилась она к Конвей. — Верно?
— Я не слышала, как вы читали ей предупреждение. — Соцработник погрозила пальцем Конвей: — Вы не можете использовать то, что она говорит. — И далее Ребекке: — Мы должны вести себя тихо-тихо. Как две маленькие мышки.
— В прессе не будет твоего имени, — ответила Конвей. — Ты несовершеннолетняя.
Ребекка улыбнулась, как хорошей шутке.
— Интернету нет дела до моего возраста. И Джоанне тоже будет наплевать, как только она доберется до Сети.
Маккенна произнесла, обращаясь сразу ко всем, подчеркнуто громко:
— Все ученицы и персонал этой школы будут строжайше предупреждены о недопустимости предания гласности событий сегодняшнего дня. В интернете или вне оного.
Мы подождали, пока звук уляжется. Потом Ребекка сказала:
— Если кто-нибудь когда-нибудь будет искать мое имя, даже через сто лет, он найдет его рядом с именем Криса. Мы будем вместе.
И снова вздрогнула всем телом, похоже на судороги.
— На несколько дней это станет сенсацией и чуть позже вновь появится на первых полосах. — Конвей не стала уточнять "во время суда". — Но потом шум постепенно сойдет на нет. А в Сети еще быстрее. Знаменитость застукали в постели не с тем партнером, и все остальное уже вчерашняя новость.
— Неважно, — усмехнулась Ребекка. — Мне безразлично, что думают люди.
— Тогда что?
— Ребекка, — встряла Маккенна, — ты сможешь поговорить с детективами завтра. Когда твои родители подберут подходящего адвоката.
Ребекка, такая крошечная в огромном дверном проеме, что одно неловкое движение могло вынести ее в необозримую тьму коридора, сказала:
— Я думала, что избавляю нас от него. Избавляю от него Лени, чтобы она не прилипла к нему навеки. А получилось, что прилипла я. Когда увидела его там, в гостиной…
— Я ее предупредила, — процедила вполголоса соцработник. — Вы слышали, что я ее предупредила.
— Это ведь должно означать, что я поступила неправильно, — продолжала Ребекка. — Но я не понимаю, как так вышло, я ведь была абсолютно уверена, я была…
— Я не могу заставить ее замолчать, — неизвестно к кому обратилась соцработник. — Я же не могу вставить ей кляп. Это не моя работа.
— Но ошиблась я или все же была права, сейчас неважно, я все равно буду наказана. — Бледность акварелью расплывалась по ее лицу. — Но в чем же тогда дело? Вы не можете объяснить?