Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй

Рящев Артём

– Чертов палец, – повторил я. – Пожалуйста.

Ева взяла чертов палец с моей груди, чуточку коснувшись меня пястью своей руки и я вздрогнул от этого мимолетного ее прикосновения.

– Ой! – воскликнула вдруг Ева, разжала ладошку и выпустила из руки чертов палец.

Чертов палец с размаху стукнул по костям моей груди и я снова вздрогнул.

– Ой! – повторил она. – Прости, он такой холодный.

– Он всегда холодный, – сказал я.

– Как так? – спросила Ева.

– Не знаю, – сказал я. –

Он всегда таким был.

– Хорошо, – сказал Ева. – Можно еще?

Я согласно кивнул:

– Только не бей меня им больше, – попросил я.

– Не буду, – сказала Ева и взяла чертов палец с моей груди, снова легонечко до меня коснувшись. – А зачем Фенек тебе его дал?

– Это я дал его Феньку, – объяснил я. – Я нашел три и Фенек решил повесить эти камни нам на шеи. Жене, себе и мне.

– Зачем?

– Затем, что они почти волшебные, – сказал я таинственным шепотом, выпучил глаза и наклонился к Еве да так близко, что почти коснулся своими губами до ее губ.

– Так как, почти волшебные?

– А так, они в раю побывали, – прошептал я еще таинственней и, закрыв глаза, потянулся своими губами к ее губам.

Я тянулся и тянулся, тянулся, кажется, целую вечность, но все никак не мог дотянуться до ее губ – а ведь они так близко! И вдруг я почувствовал, как камень снова ударил меня по груди. Я открыл глаза, Ева почти смеялась.

– Ой, извини! – притворно сказала она и хитро улыбнулась, а потом вдруг приказала:

– Одевайся! – приказала она.

Ева вылетела из-под мосточка, замерла на секундочку, оказавшись под ярким солнышком, а потом легко и одним будто бы только движением надела на себя свой цветастый балахон. Тогда и я вылез из спасительной тени и оделся так быстро, как только смог, но Ева, кажется, на меня и не глядела.

Я убрал чертов палец под рубашку, застегнулся на все неоторванные пуговицы и накинул краснобархатный платок.

– Как ты таскаешь его на шее? – спросила Ева. – Он же такой холодный.

Я пожал плечьми:

– Я привык, – сказал я.

Тогда Ева тоже пожала плечьми, а потом легко выпрыгнула из пустого озерца, забралась на мостик и села на его перилу, свесив ноги на ту сторону, где должна была быть вода. Я неуклюже вылез вслед за ней, к мостку и – тоже на перила: неуверенно качнулся и чуть не свалился вниз, хорошо, что падать тут метра полтора-два всего лишь.

Я взял Еву за ее яблочную ладошку, а она легко разрешила. Тоненькая красная ниточка повязана маленьким узелком у нее на запястья – я никогда раньше не замечал этой ниточки.

– Зачем тебе эта ниточка, – спросил я и кивнул на красный узелок.

– По этой ниточке я могу выйти от них, – сказала Ева.

– Оттуда, где они думают? – зачем-то уточнил я.

– Оттуда, где они думают, – подтвердила Ева.

– А без ниточки что, не выйти?

– Я не знаю, раньше

я никогда не боялась оттуда не выйти.

– Не боялась? – удивился я.

– Нет, – просто подтвердила Ева.

– А теперь боишься? – спросил я.

– Теперь боюсь.

– Почему?

Ева посмотрела мне в самые глаза, склонила голову набок и ее волосы легли ей на плечо.

– Ты и сам знаешь, – тихо сказал она.

– Я знаю, – согласился я, – но мне надо услышать…

Но Ева не дала мне договорить. Мне даже показалось, что она меня и не слушает, потому что она смотрела куда-то чуточку мимо, а глаза ее с каждой секундой становились все веселей и искристей. А потом она вдруг схватила меня под ребра да как защекочет.

Как я боюсь щекотки! Но сейчас, не от щекотки даже, а больше от неожиданности я подскочил задницей на периле и взмыл вдруг в самые облака.

Сам бы я так точно не смог. Что-то подхватило меня со спины под подмышки, подкинуло высоко-высоко, поймало, ловко перевернуло, очень знакомо эйкнуло и свесило меня с перилы в пустоту пересохшего озерца зажав в своих лапищах мои лодыжки – Женя-то тут откуда вдруг взялся?!

Я барахтался и бил лодыжками об чугунную перилу, попробовал подтянуться наверх, но, конечно, этого я не смог и вдруг решимость выпутаться из Жениных лапищь покинула меня и я покорно свесился.

А чего это я так рано сдаюсь, мне так вдруг обидно это стало и я строго приказал Жене:

– Отпусти меня!

Ну Женя и отпустил, озадачено эйкнув – с соображалкой у Жени всегда было туго. Женя отпустил меня, а я шмякнулся всем телом на дно озерца да так и закаменел. Все замерло, ни звука.

Как же Жене легко победить меня, ничего-то ему для этого не надо, напрягаться даже не надо – так, одним пальчиком! А если он и новенькую также, раз и отнимет, ему ведь и это ничего не стоит. Отнимет – новенькую, которая только лишь стала Евой из новенькой, Еву, которой дал имя я – отнимет. А я не дам, не дам! Вот сейчас ты меня победил, а новенькую – не дам; сейчас – пожалуйста, а новенькую – нет. А пока – наслаждайся своей победой, Женя, но без меня – я умер и ты – мой убийца.

Тишину разбил Женя, досадливо и разочарованно:

– Эй, – протянул он.

Смотри-ка кто это у нас тут разочарован! – ты думал, болван чугунный, что я что, полечу, что ли, когда ты меня отпустишь?!

– Эй, – позвал меня Женя, а я ровным счетом ноль внимания на него.

Лежу, умер.

Я услышал топот Жениых ножищ, хлопoк подошв о дно озерца, должно быть Женя красиво перепрыгнул через кованную перилу мостка, как я тогда собирался. Снова шаги где-то совсем уже рядом и – Женя сует свои лапищи мне в подмышки, пытается подцепить меня и поднять на ноги, но я так плотно прижал руки к себе, что у Жени все никак это не получается.