Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
нее пошло. К счастью, в доме было запасено много дров. Мы всей семьей доставали муку, няня ночью или очень рано утром выпекала сотню булочек. Днем она продавала их сама
или находила подручных, которые это делали за известное вознаграждение. Дело это было
очень рискованное. Разумеется, вся ответственность падала на нас. Однажды подручная
попала в милицию, мы получили извещение явиться туда для объяснений. Я уже
собралась идти, но Николай Арнольдович категорически
делом, и отпустили.
В это время Николай Арнольдович вместе с частью ГАУ перебрался в Москву, где и
пробыл почти год. Отъездом его завершился тяжелый период наших отношений. Мы оба
прошли через большие страдания. Сохранив на всю жизнь взаимное уважение и дружбу, мы закрепили свободу для каждого из нас на раздельную личную жизнь.
Николай Арнольдович воспользовался свободой значительно раньше меня, он нашел себе
новую жену в лице хорошего человека – Софии Петровны Кучиной, с которой и прожил
двадцать лет, причем первые десять лет с 1921 по 1931 год мы с ним и детьми продолжали
нашу общую семейную жизнь.
45
В трудные минуты жизни у меня всегда оказывалось достаточно мужества и сил для
борьбы. А борьба в то время была не на жизнь, а на смерть.
В 1920 году по желанию детей мы перебрались с первого этажа в большую квартиру в
восемь комнат на третий этаж того же дома. Такая большая квартира дала нам всем
возможность устроиться очень удобно. И пока Николай Арнольдович, выйдя в отставку, не
потерял права на эту прекрасную квартиру военного ведомства, мы продолжали жить все
вместе.
Возвращаюсь к нашим булочкам. Раз как-то нас предупредили, что к нам придут с
обыском. Мы разнесли запасы муки по знакомым, целую неделю не пекли, ожидая гостей.
Особенно тревожно было ночью. Но все обошлось благополучно, никто не пришел, и все
пошло по-старому.
Каждый шаг няниной геройской работы требовал неустанного внимания и управления.
Она, например, никогда не могла понять, что, если мука дорожает – а она дорожала все
время – то и булочки надо продавать дороже. Каждый такой случай она рассматривала с
точки зрения покупателя, жалела его, скандалила и уверяла, что такие дорогие булочки
никто не будет покупать. «Тогда мы прекратим это дело и придумаем что-нибудь другое»,
– говорила я.
Это тоже была борьба. Меня очень утомляло и раздражало ее упрямство и неспособность
понять азбуку торгового дела.
Нянины булочки славились во всем районе. У нас появились покупатели, которые сами в
определенный час приходили
Эберлинг, живший напротив нас. Он обычно приходил за булочками утром, когда я была
на работе, мы с ним не встречались. Художник видел моих дочерей и высказывал няне
восхищение их наружностью. Как-то летом он просил меня через няню разрешить Олечке
позировать ему в какой-то его картине из греческой жизни. «Старшая ваша барышня
красивее, но мне для моей картины нужна вторая», – сказал он няне. Предложение было
очень лестное, но через несколько дней я уезжала в служебную командировку в Гдов и, разумеется, брала с собой девочек. До отъезда мы с Олечкой один раз были у художника, по его приглашению. Затем мы уехали, и тем дело и кончилось.
Я считаю, что в этот тяжелый период нашей жизни, когда кругом люди умирали голодной
смертью, наша няня вела себя геройски. У нас всегда был какой-то обед, сделанный на
заработанные няней деньги. Кроме булочек она делала очень вкусные меренги и тоже
продавала или меняла их на улице.
В это время я не была единичным явлением, пробуя свои силы на новом поприще
торговли. Многие интеллигенты, выбитые из строя жизни, доставали какими-то путями
разрешения на открытие ресторанов и кафе. Но не хватало навыков, уменья организовать и
вести торговое предприятие. Да и время было трудное. Все эти учреждения возникали и
лопались, как мыльные пузыри.
В одно из таких маленьких кафе на Кирочной, как раз напротив Воскресенского
проспекта, я и обратилась с предложением поставлять ежедневно свежие меренги. Хозяин, бывший полковник и его жена, изящная дама, стоявшие за прилавком, согласились.
Недели через две полковник спросил меня, не хочу ли я взять на себя полностью ведение
кафе. При этом поставил условием, что его семья будет поставлять нам ежедневно свои
изделия. Моим девочкам очень понравилась мысль иметь свое кафе, и они уговорили меня
согласиться. Но очень скоро мы поняли, что это дело хлопотливое и невыгодное. Дочери
мои учились, я служила, и нам приходилось оплачивать человека для постоянного
прибывания за прилавком. Место было не бойкое, торговля шла плохо. Хитрый полковник
оказался в выгодном положении. Мы были обязаны ежедневно брать и оплачивать его
товар, а его неохотно покупали, и он нам был не нужен. Кроме того, это дело было
рискованное и даже опасное в то неустановившееся время.
Однажды вечером мы отпустили нашу продавщицу и остались втроем, я и две старшие