Двадцать и двадцать один. Наивность

Das_Leben

Орлов быстро сумел привыкнуть к постоянным распри социал-демократов. Он подышал на окно и принялся тоскливо выводить на запотевшем стекле ёлочку и вокруг крупные узорчатые снежинки, сквозь которых просвечивалось весенние светлые краски пейзажной реальности.

– Господа-туристы, мы прибыли в Царское село, на углу вас ждёт ваш экскурсовод, сход у автобуса в два часа. Запомните номер и помните: единственный автобус с голубой полоской на борту! – эхом пронесся бодрый голос экскурсовода, прервав, наконец, это надоедливое радио.

Лекции об Александре I и о Царскосельском

лицее Миша пропустил мимо ушей. Он отстал от своей группы, заглядевшись на знаменитую янтарную комнату – единственное, что пленило его интерес. Какого было желание отодрать от стены маленький кусочек пластинки из блестящего жёлтого камня и унести с собой, но зоркие глаза старой смотрительницы тщательно наблюдали за подозрительным юным хулиганом.

Что говорить, российские императоры жили в роскошных апартаментах: каждый зал был выделан именитым мастером в особом стиле,одно только название “шёлковые стены” можно было принять на метафору, но нет – стены действительно были обиты самой дорогой в мире материей. Не всё, конечно, было оригиналом, но реконструкция затмевала всякое воображение простолюдина нашего времени, а уж о том и нечего было заикаться.

Могли позволить, а народ – завидовал. Неудивительно, что против монархии рано или поздно подняли бы бунт. Степан Разин, Пугачёв, декабристы, большевики… Неужели вся наша история основывается на смертных грехах людских? Но если так, почему же сейчас так много разговоров о самовластии и бунтах?

Ведь у людей всё есть: размах, желания – были бы деньги, а шикарные возможности не за горами, можно будет не только шёлком, но и драгоценными камнями залу выложить. Что же движет народом, который постоянно недоволен своими правителями? Басня Крылова «Лягушки, просящие царя» очень ярко это олицетворяет. Неужели этот вопрос навсегда останется актуальным?

Снаружи дворец был ещё прекраснее. Голубой, словно небо, фасад идеально сочетался с белыми колоннами и крышей, три этажа окон, каждое из которых было словно в золотой раме, лестницы, пруды и статуи.

– Группа, которая идёт смотреть на верхние фонтаны, за мной, – скомандовал экскурсовод. Малая часть туристов отделилась от общей массы и быстро исчезла за лесной рощей. Михаил оторопел, не зная, идти ли ему за ними, или же остаться здесь. Вика уверенно положила руку ему на плечо – остаёмся здесь.

– Они вносили дополнительную плату за фонтаны, – пояснила она. – К тому же сейчас не время ими любоваться.

Орлов пожал плечами. Богатые и в Африке богатые, в любом случае лицезреть фонтаны ему было скучно. Площадь, на которой они остались была не маленькой: перед замком огромное поле с узорчатыми насаждениями, слева и справа – аллеи, а дальше находился буквально лабиринт из деревьев.

– Красиво, – невольно произнёс Миша. Он считал, что будет выглядеть перед главной неэтично, если не сделает такое замечание вслух.

– После побега Керенский некоторое время скрывался здесь, – словно между прочим, ответила Виктория, рассматривая дворец, – под опекой генерала Краснова, одного из командиров белой армии. Троцкий очень беспокоился за этот факт и в ноябре лично приезжал сюда с требованием передать

большевикам бывшего министра. Сам Краснов утрировал это событие в своих мемуарах, но в конечном итоге Керенского так и не сдали новому правительству. Он прожил долгую жизнь, аж до семидесятых годов, но исключительно в эмиграции. На закате своей судьбы он очень хотел приехать на Родину, нисколько не жалея о событии октября семнадцатого. Даже наоборот, считал его неотъемлемой частью российской истории, которое рано или поздно должно было произойти. Но Леонид Ильич снял с обсуждения вопрос о визите Керенского в Москву. Он заболел и умер, так и не увидев своей старой, новой России.

Миша цинично фыркнул, прослушав краткую, местами с нотками наигранного трагизма, справку.

– Ты так говоришь, словно тебе его жалко.

– Да, – сказала она. – Мне жаль Керенского. Хоть он и был иллюминатом, но тем не менее каким-никаким патриотом. Значит, у Брежнева были приоритеты, чтобы не пускать его в СССР! Мог посчитать его шпионом или вообще забыть о нём, как о человеке. Но что-то мы далеко ушли. Что ещё сказать?

– Ну, расскажи мне о дуэте нерусского интеллигента в очках и гламурного поддонка.

– О Гарике Мартиросяне и Павле Воле? – сквозь зубы уточнила Виктория. Она уже было открыла рот, чтобы прочитать длиннющую нотацию по поводу дегенерации современных юмористических программ, но Орлов, ловко воспользовавшись секундной паузой, дополнил:

– Я вообще-то о Каменеве и Зиновьеве.

Михаил был уверен, что своей провокацией вызовет у всезнайки когнитивный диссонанс, однако девушка расплылась в довольной, кошачьей улыбке, и, нисколько не смутившись, слегка картавив, промолвила:

– Пикантнейшее сравнение, я бы сказала – архиотвратительное, если бы не было бы таким архиточным. Ситуация этих индивидуумов в данный отрезок времени сохранялась умеренно-стабильной.

Дементьева направилась вдоль по аллее, повествуя о двухмесячной периодизации тех или иных личностей.

– ...понимаешь, они как бы подняли власть, валяющеюся на земле. И быстро укрепились в ней, но хотя бы за ноябрь попыток их скинуть было немерено. Не всё так просто, Михаил, история на этом не заканчивается.

– Я думал, что мы больше не вернёмся к истории того времени, – надулся парень.

– Верно, революция закончилось. И как повествовал один писатель, герои с антагонистами поменялись местами.

– Чего?

– Теперь бывшие подпольщики стали править огромной страной. Представь, что ты всю свою сознательную жизнь скрывался от полиции, а теперь сам же ей и управляешь. Нужна была быстрая акклиматизация, на раскачку времени не хватало, – повествовала Дементьева, нервно хрустя пальцами на руках. – Времени не было совсем. Ленин и Троцкий сплотились, как никогда. Теперь им предстояло решать внешний вопрос с Первой Мировой войной. Германия нагнетала, залезла на Украину, нужно было что-то срочно решать! А внутри страны ещё хуже. Народ ничего не понимает, вот как ты – не знает за кого: за белых ли, за красных ли... А бывшие министры, меньшевики и пр. оппозиция, которая осталась позади – это и была белая гвардия.