Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2
Шрифт:
– Мишель, – выкрикнул он и, как будто на перекличке, тут же поднял вверх руку. Затем он наклонился к Надежде, и дальше мы слышали только её:
– Мишель – француз. Сейчас он учится в Барселоне, и сюда его пригласили приехать специально, чтобы провести с нами экскурсию по Майорке. Он хоть и француз, но у него два родных языка – французский и каталанский, а всё потому, что его угораздило родиться в самом южном населённом пункте Франции, в деревне Пуч-де-Кома-Негра. Она расположена в Пиренеях. Деревней она лишь называется, на самом деле это посёлок со смешанным населением, в основном там живут французы, но много и испанцев, вернее каталонцев. Ведь если отправиться ещё южнее за деревенскую околицу и взобраться на вершину горы, являющейся
Она его ещё немного послушала и снова к нам повернулась:
– У Мишеля дипломная работа в университете посвящена истории Балеарских островов и, в частности, Майорки и Пальмы – так называется главный город архипелага. Мы в нём сейчас и находимся. Наш путь лежит через весь остров, на его восточный берег. Туда придёт «Армения», и там она будет нас ожидать. Начнём мы свой путь по острову с небольшого осмотра его главного города – Пальмы.
Автобусы, немного проехав, остановились перед входом в старый город. Там мы вышли и побрели по лабиринту узеньких средневековых улочек, похожих на те, по которым бродили совсем недавно – и в Барселоне, и в Алжире, и в Ла-Валетте. Группу невозможно было потерять, голову Мишеля мы видели издалека, даже если отставали, и никаких флажков или раздвижных указок с платочками не надо.
Подивились на главный собор архипелага. Нам сказали, что он построен в XIV веке в готическом стиле, но то ли мы не знаем, что такое готика, то ли у всех нас одновременно стало плохо со зрением, но ничего готического мы в нём не обнаружили.
Город закончился очень быстро и как-то неожиданно. Мы расселись по автобусам и покатили дальше. Асфальтовое шоссе бежало по равнине. С обеих сторон виднелись убранные поля, вдали то появлялись, то вновь пропадали в туманной дымке горы. Мишель практически не смолкал. Иногда Надежда не успевала ещё за ним всё перевести, а он уже вновь принимался говорить. Чувствовалось, что знания буквально переполняют его и рвутся наружу. Рассказывал очень увлекательно, перемежая всё шутками, легендами, анекдотами. Всё это было так похоже на рассказы, которые мы слышали в течение трёх последних дней в Барселоне, что я не удивился, когда из-за спины прозвучал вопрос:
– Мишель, а кто научил вас таким образом доносить материал до слушателей?
– Год назад, – прозвучал ответ, – у нас в университете появилась новый профессор, вот, слушая её, я и понял, как надо рассказывать. Её лекции всегда проходили в самой большой аудитории, и туда набивалось полно народа.
Мы только переглянулись.
Вскоре наш караван въехал во второй по величине город острова – Манакор, и впереди на длинном здании появилась надпись «Жемчуг Маджорика».
– Сейчас мы пойдём, – сказала Надежда, переводя слова Мишеля, – на единственную фабрику в мире, где производят жемчуг, по качеству не уступающий натуральному морскому. Визуально их не может различить ни один самый опытный эксперт. Вначале посмотрим почти весь процесс его изготовления, а затем пройдём в выставочный зал и магазин. Там желающие смогут приобрести понравившиеся им вещи безо всяких торговых наценок.
Мы шли вдоль застеклённой стены, за которой работали люди, и наблюдали за тем, как изготавливают основу, впоследствии превращающуюся в прекрасную жемчужину. Эти заготовки производились из хрустального закалённого стекла. Они были побольше и поменьше,
Не знаю, как можно работать, когда тысячи любопытных глаз непрерывно следят за каждым твоим шагом. Мы даже подумали, что, может быть, с их стороны стекло непрозрачное, то есть мы их видим, а они нас нет. А может, нам вообще показывают искусную теле- или киносъёмку? Хотя стоило нам пройти ещё немного – и всё, кино окончилось, длинная череда чёрных стёкол, и ничего больше. А затем стены снова стали прозрачными, но там уже шла сборка готовых ювелирных изделий. Самый ответственный момент – каким образом перламутр наносится на основу – был скрыт ото всех.
А затем мы зашли в музей. Красиво, конечно, но сравнить с недавно открытым для посещения Алмазным фондом Московского Кремля даже не стоило пытаться. Дальше был магазин, и здесь я снова был удивлён. Наши дамы принялись примеривать на себя некоторые любопытные вещицы, прицениваться к ним, а затем достали откуда-то припрятанную валюту, и некоторые весьма неплохо отоварились изделиями Маджорики.
– Эх, зря я все тугрики на джинсы потратил, – послышался за спиной голос Виктора, – не знал о таком клёвом месте. Можно было бы Нике каких-нибудь цацек здесь прикупить. Мне кажется, на таких, как она, миниатюрных девчатах жемчуг должен отлично смотреться. Ну да ладно, снявши голову, что о волосах плакать.
Он подумал немного, а затем оживился:
– А давай-ка я здесь пощёлкаю потихоньку, чтобы ей фотки дома показать. Понравится – возьму за жабры нашего клиента из «Интуриста», того, что нас втридорога сюда отправил. Пусть компенсирует наши потери, а мы с Никой по Майорке погуляем. Поприкрывай меня, Ванюша, а то смотри, мымра какая-то испанская следит за всеми. Съёмка категорически запрещена, а мы с десяток фотографий сейчас сделаем, – приговаривал он, пока я то руками разводил, то спиной на тётку ту, которую Виктор вычислил, налетал как бы случайно, а потом долго перед ней извинялся.
Вдруг я почти стойку сделал:
– Витя, смотри, – и глазами ему на Аглаю Николаевну показываю, которая пачку долларов из сумки достала и начала их отсчитывать. – Теперь она свой компромат на нас может в унитаз спустить, – прошептал я Виктору.
Он понятливый, дважды повторять ему не нужно, тут же с пяток кадров щёлкнул, и у него плёнка в фотоаппарате закончилась. Он старую кассету из аппарата в карман засунул, новую в него вставил и даже успел пару раз прокрутить, щёлкнув вхолостую, чтобы засвеченная часть плёнки в приёмную кассету попала. Но, торопясь, забыл, наверное, что там на всех стенах написано. В этот момент к нему подошли два охранника, ни слова не говоря, забрали у него камеру, открыли заднюю крышку, всю плёнку из кассеты выдернули, а затем и аппарат, и плёнку с кассетами вернули Виктору. Он от возмущения выступать было начал, но Дима ему своей рукой рот прикрыл:
– Виктор, не возникай. Успел отснятую плёнку припрятать – и молодца. Здесь нам светиться больше нельзя, пойдём, мужики, покурим.
Мы вышли на крыльцо и задымили.
– Эх, – вздохнул Дима, – посмотреть бы, что за фотки у тебя с этой сучкой получились, но теперь до Москвы ждать придётся.
– Когда мы с тобой Ваньку по всему судну разыскивали, – задумчиво проговорил Виктор, – я на нижнюю палубу спускался и видел там табличку «Фотолаборатория» на двери. По-английски написано, думаю, что она предназначена специально для обслуживания туристов. Это мы всё умеем сами делать, и фотографировать, и плёнки проявлять, и фотки печатать, а иностранцы привыкли, что за них это специально обученные люди делают. Как только на «Армению» вернёмся, сбегаю, поразузнаю.