Двоеверие
Шрифт:
– Святый Боже, да это сплетни всё лживые! – трижды перекрестилась Тамара.
– Может и так, – испугалась Марина, что она уйдёт, и заговорила совсем о другом. – Все ли средства ты против хвори Дашуткиной испытала? Травы, которые я тебе дала, все приготовила?
– Все! Что могли уже сделали! И Егор с Настоятелем все настои с отварами, всю науку врачебную испытали. Лекари с Серафимом из лазарета к нам каждый день дорожку протаптывают, и я Николая Чудотворца молю, свечки ставлю в храме за здоровье Дашутки… но, Господи прости, настаёт её время. Встретится она ангелочком с Верочкой на небушке, до Зимы не дотерпит... А как-жить-то
Больше Тамара ничего не рассказывала. До боли в сердце ей стало жалко воспитанницу. Сочувствуя ей, Марина тихонько сказала.
– Вот что, не все средства ты ещё перепробовала. Если Бога прогневить не боишься и грех на душу взять, то расскажу тебе о самом последнем, непроверенном ещё тобой средстве.
Тамара враз перестала плакать и испуганно выдохнула.
– Говори!
– В общине у нас каждый истинно верит, и в сына Его, и в Духа Святого. В любой беде о помощи прежде всего просить следует светлые силы. Но, когда выпадает судьба самая страшная, самая необратимая; та судьба, которая путь выстилает к могиле, иные готовы против Божьей воли пойти, и даже с самим дьяволом повстречаться.
Тамара слушала Марину, сильно робея, но не отрываясь.
– По общине давно ходит слух о девочке некрещённой, – продолжала она. – Как дикий зверёк она бегает между детьми, играет с ними, водится, смеётся, куражится. Волосы у неё всклоченные, тельце – одна кожа да кости, а глаза чёрные, как земля. Всякий знает, что не простой это ребёнок, а нехорошая Тень и слуга злобных сил. Как увидят её родители возле своих ребятишек, так выскочат на крыльцо, а той уж и след простыл. Никто поймать черноглазку не может, да и сами дети ничего о ней толком не знают. Тень самые весёлые игры придумывает, но о себе ни полслова, даже имя не выспросишь. Слух ходил, будто Настоятель её велел изловить, да не вышло. Упорхнёт она от любого взрослого ратника и никак ты её не догонишь.
– Святый Боже! Неужто, это мавка какая? – перекрестилась Тамара.
– Не знаю. Но живёт она не у воды, а выходит из леса. Дальше рассказывать?
Тамара перепугано закивала.
– Есть в приграничье три места особых – три ровных пня от трёх спиленных сосен, – один на юге, возле холмов, другой на западе, у ручья, третий на востоке, возле обрыва. Найди тот пень, в котором остриём воткнут нож. К нему девочка и придёт. Если кому надо заговор наложить или проклятье, тогда несут ей на алтарь мясо звериное, с кровью. Если же исцеления просят, то кладут орехи, овощи, зерно или яблоки.
– Это же у тёмных сил защиты просить, по языческой вере! – Тамара так испугалась, что даже попятилась. Но Марина крепко взяла её за руку.
– И что же? Другие ведь просят. Хоть последнее это средство, но у вас в доме беда… Предлагать сама не хотела, мало кто про ворожбу эту знает. Но ведь есть и такие: ходят и договариваются, и помогает. А гадания с заговорами, чем, скажешь, лучше? Живём в христианской Обители, других людей крестим, а сами с тёмными суевериями не расстаёмся. Но я тоже на себя наговаривать не согласна. Я Господа почитаю и единоверцев от очей Его отворачивать не хочу. На том и прощай.
Марина развернулась, будто собиралась уйти, но Тамара её удержала.
– Постой! Не серчай на меня, расскажи лучше дальше про Черноглазку. Вдруг решусь на последнее…
Марина
– Хорошо, слушай дальше. Как требу из овощей и орехов оставишь – уходи сразу. На следующее утро, если еды на пне не останется, значит Черноглазка согласилась помочь. Приходи к ней с Дашуткой перед самым закатом. Никакого оружия! Иначе девочка не покажется. Если верно всё сделаешь и ни в чём не напутаешь, Черноглазка будет ждать тебя с колдовством.
– Да как же ребёнок один в тёмном лесу со зверьми уживается? – залепетала Тамара. – Там же волки плодятся, да и… норы в чащобе!
Марина холодно ей улыбнулась.
– А чего ей дикие звери? Разве не догадалась ещё, Черноглазка эта – сама из Навьего племени. А Навь волков не боится.
Тамара вздрогнула, прижала руки к сердцу, но совладала со страхом. Поблагодарив гостью за дельный совет, она скорее с ней распрощалась.
– Тамара! Кто приходил?
На ступеньках стоял Сергей. Он уже застёгивал распахнутое пальто с поднятым воротником, но услышал за воротами чужой голос и остановился у входа в избу.
– Подруга заглядывала. Про хозяйство советовались, да как к весне одежду лучше перешивать.
– Опять сплетни пускаешь? Пустая болтовня нам не поможет. Ты отвары Дарье давала?
– Не пьет она, отворачивается! – запричитала Тамара, но Сергей застегнул пальто и процедил.
– Силой пои! За жизнь свою надо бороться. Чтобы выжить, судьбу порою с болью ломать приходится.
*************
Лес разговаривал с ней. Сырой сумрак хвойной чащобы и весенние травы шептались о том, чего никогда не услышит человеческий слух и человеческий ум никогда не поймёт. Голос леса нужно почувствовать, разгадать смысл в дуновении ветра, ощутить, как каждый весенний росток мечтает стать выше самых крепких деревьев. В журчанье воды Сирин слышала песню подземных источников, в молчании камня пыталась разгадать время. Лес говорил с ней, безбоязненно доверял самые сокровенные тайны, потому что она их никому не расскажет, не откроет другим, недостойным, Глухим, и жестоким из Навьего рода.
Покрытые татуировками руки ласкали влажный курчавый мох. Сирин лежала возле тайной пещеры перед ручьём и слушала, о чём говорят весенние заросли. Голос птиц – очень резкий и беспокойный. Птицы слишком глупы. Подселяясь к деревьям, они спешат насытить желудок и совсем не слушают никого, кроме себя. Звери весной очень голодны и потому злятся. Ну, а лес? Лес равнодушен, почти. Если закрыть глаза, отрешиться от звуков, которые люди ошибочно принимают за «голоса леса», от размеренного пения кукушки, от звериной возни, от чириканья, то можно услышать, как дышат деревья. Медленный вдох шестидесятиметровых гигантов начинается на восходе, а выдох заканчивается с закатом, когда тепло вытекает из нагретых за день камней.
Стояло раннее утро и лес дышал. Обычно в это время Сирин сидела возле Белой Волчицы в самом тёмном углу подземелья и держа в руках чашу с травяной сурьей. Настороженно и почтительно она слушала сбивчивое бормотание Влады, обрывчатые слова, исполненные зловещего смысла. В часы предсказаний, по лицу наставницы катились крупные градины пота, она терзала на себе дорогую одежду, добытую Первым Охотником, заламывала руки и скребла ногтями землю. Пророчества давались ей нелегко и изматывали ведунью, но каждый день она снова и снова возвращалась в мир духов и Предков.