Двоеверие
Шрифт:
Восемнадцать Зим мира, и каждый день в ожидании войны. Каждый день они пересчитывали караульных на стенах или машины из караванов, въезжающие или выезжающие из Монастыря. Но сегодняшним утром никто не покидал Монастырь, да и стен не видно из-за тумана. Может быть осенью или на следующий год, когда люди накопят запасы, Навьи стаи поднимутся и устроят набег на каменную Обитель. Но сейчас машины превращались в добычу далеко за чертой, на глухих просёлочных дорогах или в окрестных общинах.
Позади раздался глухой стук по дереву. Матёрый старик оглянулся на лёжке. Обычно сменщики шли не таясь, чтобы дозорные заранее узнали об их появлении по шуму шагов и хрусту веток. Здесь же удар прозвучал всего
Матёрый ткнул два пальца себе под глаза и показал напарнику в сторону зарослей. Тот кивнул и покрался с лёжки. Старик остался его прикрывать. Навь всегда ждёт беды от людей, но не со стороны леса. Теперь же знакомый кустарник, успевший набить оскомину во время дозоров, казался укрытием чужаков. Посланный на разведку охотник подкрадывался, не торопясь, и придерживал ружьё наготове. В голову старика внезапно воткнулся клевец. Стальной шип пробил череп, глубоко вошёл в мозг и оборвал жизнь Матёрому. Напарник обернулся на шум. Человек в чёрной маске с прорезями для глаз медленно вынимал оружие. С клевца тонкой струйкой стекала бурая кровь. На пятнистой куртке убийцы нашивка с волчьей мордой и христианским крестом. Вместо того, чтобы вскинуть ружьё и стрелять, охотник кинулся прочь. Волкодавы никогда не нападают на Навь в одиночку. Он был прав. Из кустов его свалил удар чеканом в лицо. Давясь кровью и выбитыми зубами, охотник пополз по хвое. Его быстро догнали и проломили голову.
Ни одного выстрела или крика. Шестеро в масках и в меховых шапках бесшумно зачистили лёжку. Ещё восемь таких же отрядов прошлись по Навьим укрытиям в приграничье и перебили дозорных.
Сотник Волкодавов оттянул рукав куртки и сверился с часами. Последняя лёжка зачищена как раз вовремя. Проездные ворота Монастыря медленно открывались. За внешние стены выехали девять броненосцев и две замаскированные под грузовики автоцистерны. Стоило головным машинам покинуть Обитель, как единый строй разомкнулся и два броненосца с грузовиками поехали на юго-восток. Пять других машин развернулись в цепь и покатились по равнине в сторону леса. Обшитые металлом внедорожники выдавливали колеи во влажной земле, на их крышах вращались шестигранные башни. Через прорези в башнях «Крещения», «Заповеди», «Покрова», «Святого Петра» и «Благовещенья» торчали длинные трубки. Машины подъехали на двадцать шагов к лесу, развернулись бортами и по зарослям ударили густые огнемётные струи. Горючий состав, как крылья жар-птицы охватил и поджег исполинские сосны. Небо заволок чёрный дым. Монастырь отрезало от лесного приграничья сплошной стеной смолянистой завесы. От дикого жара выгорела трава и трещали деревья, обугливалась и скорчивалась сама лесная земля.
Броненосцы, покачиваясь, катились вдоль лесной кромки и поливали заросли из огнемётов. Но вот в просвете, где огонь плохо занялся, промелькнули лохматые тени. Раздались первые хлопки выстрелов, и «Заповедь» остановилась. Двери раскрылись, наружу выскочил экипаж. Двое успели отбежать от подбитой машины, когда баки с огнесмесью взорвались. Броненосец разлетелся на куски, тяжёлый остов завалился на бок. Треск выстрелов и волчий вой взметнулись над объятым пламенем приграничьем. Оставшиеся машины поспешили подобрать экипаж «Заповеди» и вернуться обратно к воротам.
Кое-кто из Навьего молодняка бросился следом. Каменные стены разом почернели от ратников. С крепостных башен ударили безоткатные орудия и станковые пулемёты. В мгновение ока равнину перед лесом перепахали чёрные тюльпаны разрывов. Гигантские сосны с надсадным стоном валились вниз, на земле же их поглощала
Черта горела. Вместе с ней сгорал и договор на крови, сгорали восемнадцать Зим мира. И в раздоре людей и Волков испепелилось неписанное: «Что живыми утрачено – то мёртвым подарено».
*************
Навьи Рёбра шли на восток. Пусть у Яра остались только Вольга, Сирин и Сава, де ещё чёрный волк где-то рядом маячил со своим седоком, он не взял никого из чужих охотников.
Сирин глазам не поверила, когда снова увидела Дарью. Она не понимала, как у той духу хватило вернуться к подземникам. Саву и Вольгу беспокоило больше зачем Яр вообще её взял, но вожак в объяснения не вдавался. Дружба же крестианки с волками и вовсе походила на сказку.
Вместе стая отправилась в путь к срединному перевалу. Как сын ведуньи, Яр собирался свершить великое дело для рода и Единения. Навьи Рёбра выступили ещё до рассвета, когда лес тускло и мрачно дремал. Мальчишки плотнее кутались в сшитые из кожи и волчьего меха куртки. У каждого на спине навьючен мешок или корзина. На этот раз Сирин не забегала вперёд и не искала окольных путей, опасаясь зубов Баюна.
Путешествие на восток начиналось по той же дороге, что прошла его мать. Двадцать Зим назад Одинокая Волчица едва успела вернуться до наступления Зимы, хотя прошла вполовину меньше того, что выпадало Яру. Пусть со времён её прошлого похода лето стало гораздо длиннее, но он всё равно мог не успеть вернуться обратно. Да и что случилось за восемнадцать Зим в тех местах, где она побывала, что изменилось за прошлые сорок Зим в восточном краю, где ходили только скитальцы – никто не знал. И всё же, его путь лежит в Серые Города – в земли, где хранится разгадка тайны Чёрного Хорса.
Об этом Яр думал, когда с заговорённой винтовкой спешил по лесу с товарищами. Они пробежали всего-ничего, путь толком ещё не начался, когда впереди надломилась ветвь. Яр тут же вскинул Пера и пригнулся, его примеру последовали остальные. Ветку сломали нарочно: слишком уж отчётливым вышел звук. Перекрестие оптического прицела заскользило между деревьев. Навье зрение выискивало любое шевеление в сумраке утра. Яр жестом велел прикрывать его по сторонам.
– Перуне, вми призвающему тя… – начали складывать губы. Не успел он докончить, как в прицеле показался чужак. Яр чудом не выстрелил, в чужаке ему показалось нечто знакомое. Он поглядел поверх прицела и ухмыльнулся. Сквозь жидкую дымку тумана к нему навстречу брёл Свирь.
– Ого! Свирь живой! – не вытерпел Сава. Вольга насупился и без особенной радости встретил «приговорённого к отплате роду».
На лице Свиря блуждала мягкая полуулыбка, будто он и не здесь вовсе, а в далёких мечтаниях. От отрезанного уха до скулы завивалась алая татуировка – в племени таких никто не набивал.
– Ты ж сгинул. Тобя Сивер ко смерти приговорил, – недоверчиво сощурился Яр. При этих словах улыбка Свиря сползла. Видимо, он знал всего один повод, по которому его могли приговорить в племени. Рука невольно потянулась к ещё слегка воспалённым завиткам на лице.
– Где тобе рожу так испохабили? – полюбопытствовал Сава. Свирь даже вздрогнул и вновь просиял.
– Сие увера моя украсила. Узор кажный – стезя моя с меткою.
– Ще несёт… – сплюнул под ноги Вольга и недобро сверлил Свиря взглядом.
Тот будто только сейчас заметил Вольгу и довольно приподнял туго перебинтованную правую руку.
– Она врачевала. В руке не болит. Топерича верную борозду смогу высечь.
– Какая такая «увера» есмь у тебя? Ты откуда явился? – не отставал Сава.