Двоеверие
Шрифт:
И склонились низкоС трепетом сердец.Возлюбил нас, грешных,Любящий Отец…
Наконец, зелёные глаза сверкнули на Яра. Палец на спуске напрягся… но он не выстрелил.
– На кой ты вернулась? – опустил он Пера. – Милости просишь? На чудеса не надейся!
– Я в чудеса больше не верю, Палач, – шепнула ему крестианка, показываясь над развилкой. – Ни чудес, ни надежды нет больше. Ничего нет для меня на этом свете.
Яр видел её так ясно, что мог попасть прямо в сердце, но словно кто держал за руку. Крестианка перевела взгляд ему за плечо, хотя
– И к тебе подвязалась одна душа: лицо строгое, на руках солнца и яма в груди, – сжала она кулак возле сердца. – Она следит за тобой, как бы ты не в ту сторону не свернул.
– Мороков азмь не боюсь.
Яр закинул Пера на плечо и подступился к стволу, собираясь залезть. Но тут из-за дуба послышался рык. Чёрный зверь, отмеченный белой звездой, показался из леса. За ним остальные одиннадцать братьев. Чёрная Стая окружила его, скаля зубы. Яр прижался к дубу спиной и скинул винтовку с плеча.
– Перуне, вми призвающему…
– Не поможет. Пули их не берут, какими бы заклятьями оружие не заговорили. Я с ними давно, они показали мне логово, только меня они признают. Я слаба. Слабее них. А слабых они не бросают – не то что люди.
– Ты не волчьего рода! – Яр прерывисто задышал, но не из-за страха – он злился, что Чёрная Стая опять его предала! Его предок и правда одолела Лесного Духа не из винтовки, а обычным ножом. Огнепалы людей воистину бесполезны против Лесных Хозяев. Волки осторожно наступали. Нож у Яра с собой, пусть не из серебра, а из простой стали.
– Некуда больше идти мне и незачем. Солнце померкло, сердце остыло, и добро не спасло, – когда надземница говорила, волки не подходили. Звук её голоса сдерживал стаю. – Ты сказал мне я Навь. Может с Проклятым Родом мне лучше? Научи меня жить со Зверем внутри, научи не бояться чудовищ, научи узнавать настоящий промысел Божий.
Яр засмеялся, о чём таком она говорит? Он мог помочь матери, помочь своей стае, но не ходить богомольной добыче в набеги, и не жить крестианке с подземниками.
– Много просишь! Да и сгинуть азмь не боюся, и не грозись.
– Смерти всё равно, боишься ты или нет, – надземница положила руки на горло, где синела узкая полоса. – У неё нет лица, только холод с ног тебя поедает. И многое из того, что ещё можно сделать – не сделается. И многое из того, что ещё можешь сказать – пропадёт в тишине. Но ещё в смерти нет боли и страха, и стыда тоже нет, как и родственных уз и любви – одно нечувствие окаменённое, какое не ведомо никому из живых. Так больно дышать… – она стиснула глотку и подняла лицо к месяцу, – так хочется плакать… но, после жизнь обрывается, и нет тебя больше, не страшно. Солнце погаснет и оковы спадут, и грехи отпускают. Я хочу показать тебе это, Палач – настоящее лицо Бога, кто дарует спасение в вечности и открывает пути вечной тёмной свободы.
– Ты со смертью ко мне пришла? Отмстить хочешь! – понял Яр и едва не рассмеялся. С кривой ухмылкой он глядел на непокорную стаю. Но тут над головой звякнул металл. Он невольно поднял
– Откель у тобя мой нож?
– Это дар. Но я не верну его, если не поклянёшься не трогать меня и не возьмёшь к себе в стаю.
– Немедля отдай мне нож, не то стащу и дорежу тобя! – зашипел Яр, готовый забраться на дуб. Стоило ему закричать, как стая надвинулась и сузила круг. Но звон серебряного ножа заставил их снова попятиться.
– Не пугай меня. Я и так жила в вечном страхе. Бойся тех лучше, кто живёт замертво, ибо не слышать им гласа живого. Меня живые оплакивают и не ждут, и я не вернусь к ним. Нынче мне место с Навью, – крестианка говорила чуть слышно, словно обращалась не к Пастырю, а к тонкому месяцу и ночным звёздам. – Поклянись не пытать меня, не убивать и взять в свою стаю.
Яр оглянулся, за вздыбленными загривками чёрных волков маячила внимательная фигура отца. Почему он не нападает, ведь сейчас при нём нет серебряного оружия? Чего дожидается и сколько ещё будет ждать?
– Хочешь Навьей дороги? Поглядим… – процедил он. – Шерт, не трону тобя и дам войти в стаю.
– Шерт – это клятва?
– Клятва!
– Тогда ещё поклянись, что не расскажешь про меня своей матери и защитишь от других дикарей.
– Много ли ещё надоть клясться? – взбеленился Яр, но волки перед ним рванулись вперёд, и он спешно крикнул. – Шерт! Клянуся, ще от своей мати тобя сберегу и охраню от состайников!
Нож полетел с дуба остриём вниз. Волки накинулись, но Яр тотчас поймал заговорённый клинок, и Чёрная Стая бросилась врассыпную. Громадные звери с громким треском ветвей исчезли в лесу, оставив после себя только отзвуки рыка. Яр водил выставленным ножом из стороны в сторону, но никто так и не напал.
– Палач, – окликнули его с дуба. Яр поднял глаза, крестианка сидела в развилке ветвей, свесив белые ноги.
– Аки же ты забралася?
– Мне братец помог. Теперь помоги мне спуститься.
Яр протянул руки и тотчас увидел на коре среди свежих звёзд и крестов символ солнца с извилистыми лучами. «Если кто-нибудь скажет худое про Чёрный Хорс, то не верь…» – всплыл в памяти голос его спасительницы из оков, – «…за помощь мою обещай, что не убьёшь одну душу, которая к тебе сама, добровольно вместе с Волком придёт».
Неужто и правда священное дерево защищало наделённых особенной силой? Крестианка спустилась, и оказалась в его руках такой тщедушной и лёгкой, что Яр и веса её не почуял. От прикосновения к ней, его чуть не стошнило, но тошнота быстро сменилась странным влечением. Она овила его шею руками и наклонила голову на плечо. Ладонь Яра невольно коснулась тёплой и липкой спины. Вырезанный им крест по-прежнему кровоточил.
Позади глубоко задышали, он услышал мягкую тяжёлую поступь. Один из волков всё-таки не сбежал. Крестианка не дала обернуться: она встала на цыпочки и прижалась к нему и зашептала на ухо.