Двоеверие
Шрифт:
Поблизости громыхнуло железо. Олеся скосила глаза и увидела, как Волкодавы заносят внутрь логова вздутые бочки, обвязанные взрывчаткой. Она с рыком дёрнулась, но её крепко держали за руки и волосы. Стоило шевельнуться, как Волкодав тут же начал выкручивать ей больной палец. Олеся зажмурилась, но вытерпела боль без глотка крови и сохранила здравый рассудок.
– Этих берите в плен для обмена. Перемётные норы взрывайте. На верхние межени закладывай, норы должны быть не глубокие, – переговаривался Настоятель с вожаком Волкодавов.
– Не
– Значит, всё-таки говоришь по-оседлому? Чудно.
Наклонившись поближе, почти к самому её лицу, так что она могла ощутить запах ладана и оружейного масла, он вновь спросил.
– Там ведь перемётные норы – не для жилья, а для набега на Монастырь. Я не велел трогать вас, просил держаться подальше, жить за чертой с Проклятым Родом. А вы… резали и убивали. Нет, Волчица, не во имя зла я пришёл с очищением. Господь вложил вас в мою руку. Бог праведников испытывает, а нечестивцы и любящие насилие противны душе Его.
Настоятель веско кивнул, должно быть сдерживая в себе рвавшуюся изнутри ярость к ним.
– Там семьи, весты и чада! Нора жилая, не перемётная – нет! Не тронь малых, не губи жён! – горячо заговорила Олеся. Охотники Гойко рядом с ней засипели: она выдала тайну о семьях и выпрашивала милосердия, и у кого – у Волкодавов!
– Не верь ей, Владыка. Врёт она, только чтобы потянуть время! – тряхнул её Волкодав за спиной. – Хочет, чтобы мы их подземные норы не трогали, своих дожидается на подмогу!
– Значит, врёт? А где дочь моя – всё-таки скажет? – он стиснул Олесю под челюстью. – Хочешь норы сберечь, тогда рассказывай всё, что знаешь о ней. Егор говорил, охотница должна знать.
Олеся услышала ненавистное имя и с яростным криком попыталась вцепиться ему зубами в лицо. Настоятель гораздо быстрее любого надземника врезал ей в ухо, и она завалилась на бок. Мир погас… но сознание быстро вернулось. Сапоги Настоятеля удалялись, люди продолжали закатывать бочки в подземное логово.
– Не трожь! – что есть мочи закричала она. – Не замай их, тамо семьи, израдец! Не губи детей, ты же Навь! Ты На-авь!
Охранник вжал её лицом в землю, навалился и забормотал над затылком.
– Да не скули ты, паскуда! Обожди, дай только срок с вашим разбойничьим племенем разобраться. Слыхала про нас? Мы для тебя такую казнь выдумаем – пожалеешь, что на свет в волчьей норе родилась. Слыхала, скольких мы ваших пожгли? «Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением!..» – это мы несём крестное знамение, это мы от вас людей защищаем и от всякого зла спасём, от напасти. Заткнись, лживая погань, и не ври, не ври Настоятелю!
Олеся притихла, ей бы маленькую прореху в ремне да добрый нож, чтобы хоть как-то отвлечь их от логова. Волкодавы с опаской поглядывали на лес и спешили занести бочки скорее. И только в крамоле знали, что на подмогу к ним никто не придёт: род
*************
– Не слушай её, владыка. Врёт она, аки дышит, – говорил сотник, шагая рядом с Сергеем. – Нарочно сказки выдумывает, чтобы логово нам не взрывать. Нельзя медлить, с минуты на минуту к ним Навь на подмогу подскочит!
Сергей опёрся рукой об охранный камень у входа и вслушивался в дыхание норы. Подземный ветер доносил до него не привычную запустелую прелость земли, а живые запахи. Но до чуткого слуха долетали только голоса ратников и громыхание бочек. Сапёрам велели разместить заряды в верхних тоннелях и не спускаться глубже третьей межени.
– Нашли кого-нибудь?
– Нет, владыка! – торопливо отозвался сотник. – Все наши ребята, которые из норы выходили, твердят, что пустая она. Как и думали: нора перемётная, для набега. Если оставить, то в приграничье у Нави будет опора к Монастырю подобраться.
Сергей молчал, ратники торопились закончить дело. Он слышал, как последний отряд поднимается на поверхность. Удивительно, но ведунья ещё никого не послала отбить занятое ими логово. Или всё-таки удалось обмануть её и отвлечь Волков в другом месте? Времени и правда оставалось немного, надо спешить, однако в душе всё никак не умолкали слова охотницы. Может быть это просто Зверь рвётся наружу?
Последний отряд поднялся наружу.
– Всё, владыка, можно взрывать! – обернулся впопыхах сотник.
– Обожди…
Он ещё раз прислушался к тишине и запахам жизни в тоннеле.
– Сколько меженей?
– Да никто ж не считал! Ты ведь велел нам глубже третьей заряды не ставить, – забеспокоился сотник и сразу предостерёг. – Не ходи туда. Даже если нора родовая, то заминирована и ловушек не счесть. Нет там Нави, Богом клянусь – ни души!
Сергей велел жестом умолкнуть и снова прислушался. Сотник в нетерпении оглядывался на лес. Каждый Волкодав знал, что пора отступать. Ещё пара минут, и двоедушцы очухаются, сомнут христиан и погонят их до самого Монастыря. Обманчивое спокойствие леса беспокоило не хуже невидной в болоте гадюки.
– Жди меня здесь, – неожиданно коротко велел Сергей и вошёл в непроглядную темноту.
– Владыка, постой! – окрикивал сотник, но он широкими шагами спускался вниз. Прицел карабина метался от одного тоннеля к другому, он заглядывал в каждую нору, но везде находил пустоту. Первая межень и подземелья охраны – здесь только разобранное оружие, перевёрнутые патронные ящики, да пустые клетки для пленников. Вторая межень – скудное жильё Безымянных; и тут пусто: несколько смятых подстилок валяются на дощатом полу. Как же запахи пищи и дыма? Охранники могли сами готовить, но не жить здесь с жёнами и детьми. Сергей осторожно спустился на третью межень. Навье зрение потускнело, ему не хватало глотка свежей крови, и он блуждал в полутьме, но даже так разглядел остывающие очаги, утварь, посуду со свежей пищей, широкие лёжки и детские вещи.