Дядя Ильяс, выходи за меня
Шрифт:
– А тебе и дела нет, я посмотрю, – с упрёком бросает она.
Я нервно слежу за их диалогом, пытаясь среди бессмысленных реплик выудить крупицы информации, что пролили бы свет на судьбу дяди Ильяса. Но родители, как назло, тянут время, оставляя меня в мучительном неведении.
– Гуль, ну что ты в самом деле, а? – разводит руками отец. – Или предлагаешь поехать мне в деревню и нянчиться там с ним?
– Нет, конечно. Разве только Вадима отправить на разведку? – она, задумавшись, облокачивается на стол. – Хотя нет, тоже не вариант.
– Почему не вариант? – в один голос произносим мы с отцом. Мама удивлённо смотрит сначала на него, потом на меня.
Я чувствую, одновременно
– И ты поедешь? – спрашивает она с сомнением. Я опускаю взгляд.
– Ну, если надо, то поеду, – отвечаю, стараюсь особо не выдавать не пойми откуда взявшегося волнения.
– И пусть едет, – кивает отец, радуясь быстрому разрешению непростой ситуации. – А то просидит всё лето у тебя под юбкой.
Мама ещё некоторое время размышляет. А я, чтобы не выдавать эмоций, иду ставить чайник. Смятение внутри не даёт нормально соображать. Конечно же, остатки прежних чувств поднимаются на поверхность откуда-то со дна. Я пытаюсь отбиться от них, будто от липких водорослей в воде. Повторяю себе мысленно, что всего лишь хочу разузнать, как дядя Ильяс. И если всё действительно так плохо, как говорят, то попробовать помочь ему по-дружески, ну или просто проследить, чтобы он не наделал глупостей.
– Ты тогда позвони ему, предупреди, что Вадим приедет, – говорит наконец мама отцу, подводя итог в этой теме. Тот смиренно кивает.
Провожая меня на автостанции, мама беспокойно оглядывает меня. Но в её взгляде я почему-то вижу облегчение.
– Вадь, ты там дяде Ильясу помогай и ночами не шляйся где попало, – вдогонку бросает она, когда я уже сажусь в автобус. Я киваю, хотя и не очень понимаю, куда в принципе можно пойти в деревне на тридцать домов. На душе странное предчувствие – кажется, будто всё это происходит не по-настоящему.
Только трясясь в пригородном пыльном автобусе, я осознаю, что мама моя – та ещё интриганка, и что весь этот разговор с «внезапной» идеей о поездке состоялся только потому, что она заранее так спланировала. В чём заключается интрига, я пока не понимаю. Может, мама реально переживает за дядю Ильяса. А может, просто боится, что я спалюсь перед отцом, и тогда уж точно «Прольётся кровь!..» Так или иначе, я чувствую, наконец, что вновь могу свободно дышать. И это головокружительное чувство заставляет меня пообещать самому себе не притворяться перед дядей Ильясом, а быть тем, кто я есть на самом деле.
В автобусе жарко, даже со всеми открытыми форточками и люками, и мне приходится стянуть с себя липкую от пота рубашку и остаться в майке. Разумеется, мои тату не остаются без внимания других пассажиров. Бабки переглядываются, осуждающе качают головами. Один утырок, смутно напоминающий бывшего зека с подозрением пялится на мою виолончель на шее. В какой-то момент он даже идёт ко мне с намерением докопаться, но на моё счастье случается остановка, и его, как безбилетника, снимают с рейса контроллеры. Я успеваю испугаться, но совсем немного, а вскоре эти эмоции и вовсе вытесняют мысли о скорой встрече с дядей Ильясом.
Осторожно, чтобы не привлекать ещё больше внимания, открываю фронтальную камеру на телефоне и смотрю на своё отражение. Пятернёй зачесываю взмокшую от пота чёлку назад, облизываю пересохшие от волнения губы, пытаюсь вспомнить, в какой из карманов сумки положил бальзам для губ. Его вместе с такими простыми и банальными вещами, как крем от загара, увлажняющий лосьон или пилка для ногтей, мне дома приходилось прятать, будто какое-то особо извращённое порно. А ведь это даже не косметика,
Вздохнув, я закрываю камеру и убираю телефон. Смотрю на лесопосадки вдоль обочины, пытаюсь унять дрожь внутри. Думаю, как поприветствовать дядю Ильяса при встрече, о чём спросить, да и вообще, как вести себя с ним. Я уже решил, что не буду скрывать свою ориентацию. Дядя Ильяс из моих воспоминаний за такое бы не выгнал. А если этот выгонит, то я расстроюсь, конечно, но уеду, уже не особо переживая за его дальнейшую судьбу.
На конечной я долго высматриваю его среди встречающих и не нахожу. Это немного расстраивает, но я ж не ребёнок, понимаю, что у него могут быть объективные причины для опоздания. Просто немного беспокойно становится после маминых разговоров. Я залипаю в телефон, листая ленту, параллельно отписываясь от всех друзей бывшего. Замечаю, как стремительно пустеет площадка перед автобусом. Вскоре и сам автобус уезжает, и в огромном пустом пространстве у закрытого билетного киоска остаюсь лишь я и какой-то спящий мужик в грязной тачке. Беспокойство постепенно перерастает в страх. Просыпается голод. Я нервно покусывая травинку, начинаю листать список контактов, ища сохраненный номер дяди Ильяса. Но прежде, чем успеваю набрать ему, сонный мужик кричит мне в окно тачки:
– Ты бы не совал гадость всякую в рот!
Голос кажется мне знакомым, только немного хрипловатым. Я встаю со скамейки и опасливо подхожу к той самой грязной машине с бородатым мужиком за рулём. Мой мозг упорно отказывается принимать в нём старшего лейтенанта Исаева, мою первую любовь и лучшего человека, которого я знал в своей короткой, но насыщенной жизни. Он выходит наружу, улыбается мне такой знакомой, доброй улыбкой. Сердце замирает, а дыхание перехватывает. Мне одновременно очень радостно и так горько от того, как сильно он постарел всего за год с небольшим. Сгорбился, осунулся, поседел. Потерял былой блеск в глазах. Я стою и думаю: как же так, как я мог допустить такое? В голове пульсирует мысль: я должен был сделать тогда что-то, но не сделал. Почему я оставил его?
– Дядя Ильяс? – только и могу жалобно выговорить я.
Сглатываю болезненный ком в горле и понимаю, что даже несмотря на то, как он изменился, и несмотря на то, как изменился я сам, он всё ещё нравится мне. Это безнадёжно. Моя первая любовь никуда не делась, сколько бы сексуальных партнеров у меня ни было, сколько бы времени ни прошло.
– Здравствуй, Вадим, – говорит он ласково, и я чувствую, как тянет низ живота.
Ничего не могу с собой поделать, я бегу к нему и обнимаю, едва не сбивая с ног. Понимаю, что стал почти одного роста с ним. Он такой худой, даже позвонки на спине выступают. Я провожу по ним руками, вдыхаю его терпкий мужской запах и завожусь теперь уже по-настоящему. Дядя Ильяс касается моей спины, легонько похлопывает, а мне кажется, что я вот-вот сойду с ума. Не знаю, что действует на меня так: воздержание в пару месяцев или долгая разлука с ним. Но мне не хочется, чтобы он отпускал меня. Из лёгких вырывается непроизвольный вздох. Он отстраняет меня и смотрит удивлённо. Я мысленно ругаю свою блядскую натуру. Пытаюсь собраться, но от стыда краснею ещё больше.
– Ты нормально себя чувствуешь? – спрашивает он заботливо.
Я киваю с неловкостью. Дядя Ильяс ненадолго оставляет меня одного и идёт забирать мой чемодан, оставленный у лавочки.
– Пить хочешь? У меня минералка была в машине.
Он запихивает чемодан в багажник и достает воду с заднего сиденья. Я беру и начинаю жадно пить, даже несмотря, что она тёплая и явно не первой свежести. Часть воды льётся мне на майку, стекает по груди. Дядя Ильяс смотрит на меня и качает головой.