Дядя Ильяс, выходи за меня
Шрифт:
– Ну ты и балбес, – отвечаю я ему.
Вадим смиренно прикрывает глаза и вздыхает. Я понимаю, что он не ждал другой реакции. Да и сам вопрос, кажется, был задан не для себя, а именно для меня. Наверное, просто, чтобы насмешить. Хочется благодарно потрепать его по развивающимся на ветру волосам. Но я сдерживаю себя, понимая, что за это утро исчерпал лимит тактильных контактов.
Она частенько говорила мне, что я слишком грубый и невнимательный к людям. Мол, к эмпатии не способен совсем. Я привык считать, что это плюс, у меня ведь в подчинении рота солдат была. Что бы началось, если б я взялся им всем сочувствовать. Но сейчас я не на службе, а Вадим не в подчинении
Он мало походит на прежнего себя, и это немного пугает. Тот Вадим из прошлого был славным парнишкой, скромным и застенчивым. Он смотрел на меня с восхищением, а не так, как будто собирался наброситься через секунду. Я понимаю, что тут много факторов сыграло свою роль. В первую очередь возраст, потом вольная студенческая жизнь, неподконтрольная влиянию отца. Я стараюсь не думать, насколько вольной она была для Вадима. Даже мой вопрос про то, встречался ли он с кем-то, был скорее для того, чтобы понять, насколько он повзрослел. Хотя после его ответа у меня мурашки бегут по коже. Не представляю и не понимаю, как такое возможно, и это непонимание заставляет чувствовать раздражение.
Однако вместо того, чтобы поступить, как делал всегда и просто продемонстрировать, что чем-то недоволен, я вновь вспоминаю её слова про эмпатию. «Просто представь, что чувствуют люди, поставь себя на их место», – говорила она. И сначала это раздражает ещё больше. Вроде как, какого хрена я должен ставить себя на место педика! Но потом мне в голову приходит почти бредовая мысль. А что было бы, если бы отношения с женщинами были под запретом? Мне бы с ранних лет нравился именно женский пол, но все считали бы, что это плохо, и пытались внушить мне свою точку зрения. Но я-то знал бы, что нормальный. Просто чувствовал бы это. Всё дело именно в том, что кто-то где-то когда-то решил за других, что им считать плохим, а что хорошим.
Вместе с этой мыслью приходит неустойчивое, крайне шаткое принятие. Шаткое потому, что Вадим с первого дня провоцирует меня на реакцию. Всё начинается с того, что он раскладывает повсюду свои вещи. И если с одеждой и баночками-скляночками с разной косметикой я ещё как-то могу смириться (все-таки столько лет с женщиной прожил), то происхождение и назначение некоторых предметов вызывает большие вопросы. Хоть бы прятал, что ли, от меня это барахло.
– Дядь Ильяс, это массажёр для лица, – поясняет он на мой подозрительный взгляд и ржёт, зараза.
– Зачем его массажировать, это ж лицо, – ворчу я себе под нос и ухожу на кухню.
– Чтобы отёков не было и кожа была упругая! – кричит он мне вдогонку.
Мне неловко, конечно. Но с другой стороны, он, пользуясь моим незнанием, так любую непотребную приблуду может объяснить, как что-то полезное. А мне придётся это принять, чтобы не выглядеть большим идиотом. Достаточно мне истории с айкосом.
Я заметил, что он покуривает иногда, но делает это очень скрытно. И сигаретами не пахнет от него. И мне бы вроде не лезть не в своё дело, раз мне это никак не мешает, но я про всякие эти вейпы и электронки ничего хорошего не слышал. Бороться с вредными привычками личного состава – дело обычное. Методика отработана годами. В первую очередь я решаю провести воспитательную
– Я тебе говорил, гадость всякую в рот не брать, – кричу я ему с другого конца двора. Вижу, как мелкий ухмыляется ехидно, но не сразу понимаю, что сказал что-то не то.
– Да это не сигареты, дядь Ильяс, – оправдывается он.
– Те же муди, только в профиль, – я осуждающе качаю головой. – Ты вообще знаешь, что курение по Фрейду это бессознательное…
Вадим весь во внимании смотрит на меня и улыбается. Типа, давай, продолжай. Что там по Фрейду? Я прикусываю язык, понимаю, что опять забылся. Аргументы, что работали на моей солдатне, с Вадимом не работают от слова совсем.
– Ну почему бессознательное? – с усмешкой говорит он, так и не дождавшись ответа. – Очень даже осознанное.
Меня злость берёт. Сам себя дураком выставил. А у этого ещё ни грамма такта, хоть бы сделал вид, что не заметил, как я облажался. Я трясу головой возмущённо. Внутри бушуют типичные гомофобные мысли.
– Да что в этом может быть хорошего – хрен чужой сосать?! – бросаю я ядовито.
Вадим, всё так же улыбаясь, пожимает плечами.
– Ну, раз уж такой разговор пошёл, то смысл не в том, чтобы сосать, а в том, чтобы заставить кончить, – отвечает он, а затем встаёт и уходит неспешно, оставляя меня одного со своим негодованием.
Я, краснея, смотрю ему вслед и думаю: «Вот же шалава малолетняя! Слишком добрым я был к тебе. Ну смотри, сделаю из тебя человека!»
Не знаю, что так влияет на меня: необходимость занять Вадима или осознание собственной никчёмности, но у меня внезапно случается приступ бурной деятельности. Я вдруг вспоминаю, что где-то за домом есть картошка, заросшая вьюнком и лебедой, и ставлю себе и ему задачу привести территорию в благородный вид. Вадим смотрит на участок почти в отчаянии, вздыхает, но идёт за инструментом. Возвращается в своей майке и каких-то просто непозволительно коротких шортах (короче даже, чем мои трусы), с перчатками и мотыгой. С гордо поднятой головой проходит мимо.
– Тебе там ничего не жмёт? – усмехаясь, спрашиваю я.
– Проверить хочешь? – отзеркалив мою усмешку, отвечает он и разводит руки в стороны, типа, «подойди и пощупай».
Хочется отвесить ему подзатыльник за дерзость, но становится опасливо подходить. Понимаю, что он может отмочить ещё чего похлеще. Так что я снимаю свою кепку и бросаю в него. Козырёк летит, как бумеранг и ударяется ему в спину. Он поднимает кепку, смотрит вопросительно, а потом выдаёт лыбу до ушей.
– Пасиб, дядя Ильяс! – кричит он мне, надевая кепку на голову. – Я тя тоже люблю.
Плююсь с досады и ухожу обратно во двор. Нет, ну что за человек? Ладно, может, после работы чуть посмирней станет. Хотя сильно рассчитывать на это – весьма опрометчивое решение. Какие бы там отношения между отцом и сыном ни были, а у Вадима характер чисто Маратовский. Такой же упрямый и пробивной. И руки испачкать тяжёлой и грязной работой он не боится. Вон как старается, и ни мошкара, ни солнце ему нипочём. Смотрю на его маленькую жопу, ноги тонкие и длинные, как макаронины, и вздыхаю.
«И правда, почему девкой не родился? Так бы женился прямо щас», – проносится в голове. Я спохватываюсь и пугаюсь этой мысли. Сам себя убеждаю, что это просто шутка. У нас же с самого утра сегодня – всё сплошные смехуёчки. Вот и заносит уже на поворотах. И вообще, надо бы и совесть поиметь. Перестать пялиться на чужие лытки и пойти уже самому поработать. Я беру вторую мотыгу, воду и выхожу на участок.
Конец ознакомительного фрагмента.