Дьявол для отличницы
Шрифт:
– Я имел ввиду игру на органе, - спокойно парировал я, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. – Песни действительно чушь собачья.
– Да как ты смеешь! – гневно воскликнула она, бросая тряпку в ведро и, наконец, соизволив подойти ко мне.
Я немного расслабил галстук, задыхаясь в нем, как в удавке. И снова перешел в наступление.
– Тебе было бы легче, если бы я соврал и сказал, что это великолепные шедевры? Тогда с небес на землю тебя спустил бы кто-нибудь другой. Вот и все. Но если тебе нравится, то пиши, наплюй на мой сарказм, на мнение других.
– Спасибо за
– Здорово.
– Невероятно.
Снова возникла тишина, и я раздраженно двинулся за ней, потому что девчонка схватила швабру и почесала на другой конец зала.
– И ты не пытаешься заставить меня выполнять мою половину отработки, молча проглатывая необходимость быть правильной и справедливой?
– Зачем? – равнодушно спросила она. – Это ни к чему не приведет. Все наши стычки заканчиваются примерно одинаково. Помнишь, ты говорил мне тогда под березой, что можешь превратить мою жизнь в лагере в ад. Заставить плакать каждый день в подушку. Тебе почти это удалось. Браво, хлопаю стоя.
Все это она произнесла безразличным тоном, как будто речь шла не о ее слезах и унижениях.
– Я мог бы все объяснить, - начал я, но тут же запнулся, осознав одну вещь.
Я простил ее. Ну, в смысле… Вряд ли я имел какое-то право на нее. Но. Она все равно сильно мне нравится, как бы я не упирался. Больше, чем просто нравится. Уже не чистая, потерявшая невинность в комнате вожатого, запятнанная для меня. И все равно желанная.
Странно. Я опустошен и мне надоело бороться. С кем? Того мерзавца в ее жизни больше нет, я узнавал у ее лучшей подруги Кристины. Она вообще удивилась, когда услышала имя вожатого. Конечно, может она ей просто не рассказывала, но… хотелось верить, что как только закончилась смена, закончилось и то, что было между ними.
А про Юрку… Я не поверил словам Эстеллы. Ни одному ее слову. Но зачем-то бросил это обвинение в лицо Агафоновой.
– Что именно?
– Что? – я слегка потерял нить разговора.
Скинул пиджак, и, тоже закатав рукава своей рубашки, и запихнув галстук в карман, подошел к Полине и забрал из ее рук швабру. Она недоверчиво посмотрела на меня, открыла был рот, но так ничего и не сказала по этому поводу. Но повторила свой вопрос.
– Что ты мог бы объяснить?
Я пожал плечами.
– Не знаю, спрашивай. У тебя ведь наверняка масса вопросов.
Я действительно готов был откровенничать и говорить с ней обо всем? Не уверен в этом. Но черт тянул меня за язык. Просто… так не хотелось стоять в глухой тишине, чувствовать ее отчуждение.
– Что с тобой тогда произошло? В походе? У речки? – Вряд ли я всерьез надеялся, что она проигнорирует мое предложение насчет объяснений.
– Ммм. Давай другой вопрос.
– Я увлеченно заработал тряпкой, стараясь не смотреть на ее лицо.
– Понятно.
– Что понятно?
– Да вот это!
Снисходительно. С презрением. Как будто ожидала что-то подобное.
– И какого черта это должно означать? – закипел я.
– Что ты ведешь себя как обычно.
– И как я веду себя обычно? – Мои руки чесались вцепиться в нее и вытрясти ее надменность и стереть
– Хорошо, тогда вот вопрос, - прозвенел ее голос. Я прислушался, бестолково елозя тряпкой по полу, только больше разведя грязи. Не умею мыть полы. – Почему ты не вышел со мной на музыкальном конкурсе?
От ее вопроса я выпрямился и круто повернулся к ней, опираясь на швабру.
– Ты оставил меня одну, и я … Олег Сергеевич помог, но… - прошептала она, будто вновь переживая памяти тот вечер.
И я больше не мог врать.
– Я не умею играть на гитаре, - устало признался я, глядя в ее огромные голубые глаза.
– Что?
– Не умею.
– Не может быть!
– Это правда. Я вообще ни на одном инструменте не умею играть.
Вот. Признался. Не так уж и сложно. Хотя тогда, после того вечера не мог смотреть ей в глаза. Ощущал себя трусом, предателем. Но было неприятно слышать это именно от нее. И конечно не стерпел, когда под березой она сказала как есть.
– Но… Зачем вожатые поставили тебя ко мне в пару?! – изумленно спросила девушка.
– Я вызвался сам.
– Зачем?!
А потом выражение ее лица резко меняется, блеск в глазах потухает.
– Ты планировал…
– Ни черта я не планировал! – заорал я, устав от этой бесконечной игры в прятки. – Просто…
– Просто что? – с вызовом спросила Полина, скрестив руки на груди.
– Просто пока тебя не было, не знаю, может ты занималась написанием своих песен, готовилась… Вожатые спросили у всего отряда, кто хочет выступать с тобой, и все отказались. Говорили что-то про… твой внешний вид и прочее. На музыкальных инструментах умели играть несколько человек, но никто не вышел вперед. Лишь посмеялись.
– И ты встал на мою защиту? – скептически произнесла она.
– Называй как хочешь. Я просто сказал, что выступлю с тобой. Виктория Андреевна спросила на чем играю, назвал гитару. Думал, что-нибудь придумать к этому времени.
– Например, научиться играть?
– Не совсем. Я же не дурак, кто может научиться играть за несколько дней?
– Тогда в чем был смысл? Ты думал, что помог мне, но на деле подставил, - возмутилась она. – Ты не представляешь, что я пережила!
– Я договорился с Сергеичем! – горячо возразил я. – Блин, да я даже пел ему твою песню, чтобы он запомнил долбанный мотив! Мы договорились, что если я не выйду, он заменит меня. Я не называл причины почему могу не выйти, но он дал свое согласие, и я был спокоен. В конце концов, в мире столько дерьма, что одно не самое удачное выступление ничего не изменит.
– И все равно, ты сделал все только хуже! Все же думали, что ты посмеялся и еще больше издевались надо мной!
– Я не знал, черт, я не думал об этом в тот момент. Я просто хотел заткнуть их всех!
– Но Эстелла сказала, что ты специально решил пошутить…
– Она много чего говорила. Ты ей поверила?
Агафонова молчала, переосмысливая прошлое. Стояла растерянная, ничего не понимая.
– Ты действительно был готов заставить меня есть землю? – неожиданно спросила она, ее голос был тих. Я поморщился от воспоминаний.