Дьявол в поэзии
Шрифт:
Что на берегах Ганга считалось невозможным, то в Иране является вещью понятною и простою. Индус был философом и поэтом, а перс человеком труда и дела; индус презирал жизнь, иранец ценил ее. Идеал индийских героев, Рама, ведет жизнь аскетическую; герой Шах-Намэ, богатырь Рустем, славится не только отвагою, но и аппетитом.
Уважение к жизни и к труду должно было породить известный практический материализм, известное преклонение пред скоропреходящими вещами и благами; а отсюда до желания добиться их простейшим, хотя бы и неправым способом – путь не далек. Иранские рыцари, даже самые знаменитые, на поединках не брезгают прибегать к военным хитростям: например, великий Рустем, не осилив в течение долгого боя царевича Исфендиара, убивает его, наконец, очарованною стрелою и, спасая таким образом
Подобных фактов, свидетельствующих о некотором преобладании материальной жизни над жизнью духовной, в поэме Фирдоуси можно найти довольно много. Прибавим теперь к этим элементам веру в положительное, реальное существование зла, которое, олицетворившись в образе сильного владыки, стремится к господству над миром, – и мы поймем, что мысль добровольного союза с Ариманом легко могла представиться воображению иранца.
Уже в Зенд-Авесте мы встречаемся с интересным эпизодом искушения Зороастра; «Отрекись, – говорит ему Ариман, – от святого закона, закона маздейского, и ты обрящешь счастие, которое обрел уже Вадагна (?), «владыка многих стран» (Вендидад, Фрагмент 19).
Пророк Зороастр, как множество позднейших святых посланников Божиих, конечно, устоял против искушений злого духа. Не так поступил Зогак, арабский князь, для которого власть и земное владычество представляли невыразимое очарование.
Злой дух Иблис [15] сказал ему: я вознесу главу твою превыше солнца, но ты должен заключить со мной союз.
И Зогак совершил союз со злым духом и, убив при его помощи собственного отца, сделался царем. Тогда Иблис, принявший обличие прекрасного юноши, вступил в число слуг Зогака, и желая сделать своего союзника храбрым и сильным, кормил его кровью.
15
Это арабское наименование злого духа, впрочем, равнозначащего с именем Аримана и с понятием о нём, Фирдоуси употребил здесь, может быть, для того, чтобы, согласно с традицией, обратить Зогака в иноземца, в араба, не допуская, чтоб иранский герой мог совершить такой грех, даже за цену короны. Зогак или Ашадак, – грозный трехглавый змей Аши-Дагака Зенд-Авесты, посланный Ариманом для уничтожения мира. Убивший его, Третона, мало-по-малу преобразился в Фредина, из чего восстал Феридун „Книги царей“. (Ср. Schak, „Heldensagen des Firdusi“ 17).
Наконец, уверившись в расположении владыки, Иблис возжелал поцеловать его в плечи, получив позволение на это, дважды прикоснулся устами к царским плечам и исчез. Из мест, к которым прикоснулись проклятые уста, вдруг выросли два огромных черных змея. Зогак приказал их отрубить, но отвратительные гады тотчас же появились снова. Тогда Иблис, желая в конец истребить племя человеческое, принимает вид врача и советует Зогаку, чтобы он пищею из свежих мозгов человеческих утолял бешенство чудовищ, извивающихся за его плечами.
Зогак послушался этого совета и, овладев Ираном, царя которого, Джемшида, он только что сверг с престола, в течение тысячи лет губил и уничтожал поклонников доброго бога, до тех пор, пока молодой, благородный Феридун, правнук лишенного трона монарха, не прекратил злодеяний кровожадного Фауста доисторических времен.
Победив змеераменное чудовище, Феридун, по приказанию ангела Серуша, приковал его к скале, в глубине одного из ущелий Демавенда («лысая гора» персов).
Так гласит древняя история о первом союзе человека с дьяволом.
Она гораздо более поэтична, чем все позднейшие легенды аналогичного содержания. Титаническая фигура Зогака бесконечно превышает ничтожные фигурки средневековых клириков и докторов всех наук, тратящих свое, так дорого приобретенное могущество, на показывание скоморошьих фокусов перед ярмарочною толпой [16] .
Зогак царит на троне мира, Фауст из погребка Ауэрбаха выезжает на винной бочке; Зогак, скованный рукою доблестного витязя, рвется и мечется в глубине скалистой пещеры; Твардовского черти
16
Конечно, здесь мы имеем в виду только первобытные, народные легенды, а не их позднейшие, идеализированные обработки.
Замысел запечатления акта договора зловещим сатанинским поцелуем тоже гораздо красивей пресловутых документов на «бычачьей коже», – тут сухой юрист начинает брать верх над героем, а «буква» уже и совсем взяла верх над «духом». Как великолепен, во всей своей грозе, страшный союз со змеями, который делает Зогака одновременно и жертвою, и палачом!
Или эта омерзительная «френофагия», это бросание в вечно отверстые, голодные, шипящие пасти зла живого человеческого мозга!
Все эти черты, с которыми Фирдоуси нас знакомит при помощи только одной описательной манеры, обладают такою поэтическою жизненностью, что под пером какого-нибудь поэта-философа могли бы и ныне переродиться в глубокие и выразительные символы различных психико-общественных процессов.
Что касается самого олицетворения зла в образе Иблиса, то оно не уклоняется чересчур далеко от позднейших типов. Главная разница между ним и сатаной заключается в том, что он добивается не столько души Зогака, сколько уничтожения человечества, а он его ненавидит, ибо оно поклоняется Ясдану [17] .
17
Ясдан – новоперсидский синоним Ормузда, как Иблис – синоним Аримана.
За исключением всего этого, Иблис держит себя так же, как и все другие демоны: принимает разные обманчивые виды, лжет и т. д. Но так как он зол по своей натуре, а не вследствие падения, то в его характере нет ни одной из черт, которые у европейских типов падшего архангела напоминают его благородное происхождение.
Обратимся однако к поэме. Пленение Зогака не изменило последствий греховного деяния. Злой дух, найдя однажды доступ на землю, не перестал уже хозяйничать на ней. Вся первая, мифическая часть эпопеи Фирдоуси, это описание борьбы добра, героями которого являются иранцы, со злом, олицетворяемым туранцами. Борьба эта ведется на земле и преимущественно при помощи земных средств. Влияние чудесного здесь играет меньшую роль, чем в индийских эпопеях; но в некоторые моменты сверхъестественные существа принимают непосредственное участие в столкновениях людей.
Самым богатым в этом отношении является эпизод об экспедиции Кай Кавуса в Мазандеран, царство колдунов и колдуний, находящегося под специальным покровительством дивов или злых духов.
Кай Кавус, шах Ирана, дозволил себе поддаться искушениям дива, который, желая погубит царя и государство, принял образ певца и начал воспевать чудеса очарованного края. Экспедиция, конечно, совсем не удалась. При помощи злых духов иранское войско попало в неволю, Кай Кавус окончательно ослеп.
Тогда на помощь иранцам является герой Рустем и идет отыскивать главного виновника, страшного дива, Сефида, одного из замечательнейших демонических типов поэмы, равного разве только одному Иблису. Войдя в какое-то темное ущелье, Рустем оглядывается вокруг и «видит тело, подобное горе, с черным ликом и волосатою спиною; поверхность земли, казалось, была мала для него; то был Сефид, див, который дремал лежа».