Дюна

Херберт Фрэнк

Он заставил себя проговорить:

— А что видишь ты?

Она посмотрела вниз на руки.

— Ребенка… у меня на руках. Нашего… твоего и моего. Она прикрыла рот ладонью — Откуда могу я знать каждую черточку твоего тела?

«И у них есть кроха этого дара, — подумал Пол, — только они подавляют его, он их страшит».

Зрение на мгновение прояснилось, он увидел, что Чени дрожит.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он.

— Усул, — прошептала она, все еще дрожа.

— В будущее не спрячешься, — проговорил он.

Глубокое сочувствие к ней охватило

его. Обняв, он погладил ее по голове:

— Чени, Чени, бояться не надо.

— Помоги мне, Усул, — вскрикнула она.

И когда она промолвила эти слова, наркотик завершил свою работу, словно сорвав завесу, не дававшую его глазам увидеть серую бурлящую мглу грядущего.

— Ты так спокоен, — сказала Чени.

Он воспринимал… время лежало перед ним, словно бы поднявшись в неведомом измерении, он мог взглянуть на него сверху. Оно текло вперед бурлящей рекой, узкой и вместе с тем широкой, через невод, несущий бесчисленные миры и силы… Тугой канат, по которому можно было идти, и одновременно провисший шнур, на котором трудно даже удержаться.

С одной стороны была Империя, и Харконнен по имени Фейд-Раута грозил ему… сардаукары, как рассерженные пчелы, взлетали со своей планеты, чтобы громить и громить Арракис. Гильдия и ее тайные замыслы… Бинэ Гессерит с их идеей селекции. Все они грозовой тучей высились на горизонте… Их удерживал Вольный народ со своим Муад'Дибом, спящий гигант, поднявшийся на покорение целой вселенной.

Пол видел себя в самом центре, сердцевине — точка опоры, на которой покоилась вся вселенная. Он шел словно по проволоке, среди покоя и мира, счастливый, и Чени с ним рядом. Впереди пока было время относительного покоя, которому суждено вновь смениться насилием.

— Никогда более не будет нам покоя, — сказал он.

— Усул, ты плачешь, — пробормотала Чени. — Усул, сила моя, ты снова жертвуешь воду мертвым? Кому же?

— Тем, кто еще жив, — проговорил он.

— Тогда пусть они пока пользуются жизнью, — сказала она.

В наркотическом тумане он почувствовал, как права она, и страстно прижал ее к себе.

— Сихайя, — повторил он. Она прикоснулась к его щеке:

— Я больше не боюсь, Усул. Погляди не меня. Когда ты меня так обнимаешь, я вижу все, что видишь ты сам.

— И что же ты видишь? — строгим тоном спросил он.

— Я вижу, как мы любим друг друга… И мгновения спокойствия посреди бурь. Ведь для них мы созданы.

Наркотик вновь овладел им, Пол успел подумать: «Ты столько раз дарила мне утешение и забвение!» Он по-новому увидел этот высший свет, озаривший рельеф времени, увидел, как становится воспоминанием грядущее: ласковая низость физической любви, объединение и слияние тел и душ, мягкость и мощь.

— Ты из сильных, Чени, — пробормотал он. — Останься со мной.

— Навсегда, — ответила она и поцеловала его в щеку.

МЕССИЯ

***

Никто:

ни мужчина, ни женщина, ни дитя, не близок с моим отцом. Чувство, несколько напоминающее дружбу, он испытывал лишь к графу Хасимиру Фенрингу, своему товарищу по детским играм. О степени обратной симпатии графа Фенринга можно судить хотя бы по тому, что он-то и сумел замять подозрения Ландсраада, возникшие при рассмотрении Арракисского дела. Это обошлось нам более чем в миллион солари специей, — так говорила моя мать. Были и другие подарки: рабыни, ордена, титулы, даже возведение в королевское достоинство. Впрочем, есть и негативное свидетельство о его чувствах. Граф отказался убить человека… отказался, хотя мог сделать это, и отец мой отдал ему приказ. Но об этом потом.

Принцесса Ирулан. «Граф Фенринг — в профиль»

Барон Владимир Харконнен в ярости вылетел из своих личных апартаментов и понесся по коридору. Пятна вечернего света, прорывавшегося через высокие окна, то и дело падали сверху на раскачивавшееся и вихлявшее жирное тело.

Он промчался мимо личной кухни, библиотеки, маленькой приемной — прямо в переднюю, где находились слуги… В ней уже наступал вечерний покой.

Капитан охраны Нефуд развалился на диване, плоское лицо его оцепенело под действием семуты, в комнате раздавались странные взвизгивания семутических напевов. Его окружали собственные приближенные, готовые к услугам.

— Нефуд! — заревел барон.

Люди отшатнулись.

Нефуд поднялся, наркотик не выпускал его из своей хватки, на посеревшем лице читался испуг. Музыка семуты умолкла.

— Господин мой, барон! — произнес Нефуд голосом, не дрогнувшим лишь из-за наркотика.

Барон огляделся вокруг, замечая на лицах подобное же оцепенение. Вновь обратившись к Нефуду, он сказал шелковым голосом:

— И сколько же лет ты, Нефуд, капитан моей личной охраны?

Судорожно глотнув, Нефуд отвечал:

— После Арракиса, милорд, уже почти два года.

— И ты всегда предвидел опасности и устранял их с моего пути?

— Таково было мое единственное желание, милорд.

— Тогда скажи, где Фейд-Раута?

Нефуд сжался:

— Милорд?

— Так, значит, ты не считаешь, что Фейд-Раута опасен для моей персоны? — вновь шелковым тоном спросил барон.

Нефуд облизнул сухие губы. В мутных от семуты глазах появился блеск:

— Фейд-Раута в квартале рабов, милорд!

— Снова с женщинами, эх? — барон затрясся от еле сдерживаемого гнева.

— Сир, может быть, он…

— Молчать!

Барон сделал вперед еще один шаг, заметил, как люди отступили от Нефуда, чтобы гнев барона не обрушился и на них.

— Разве я не приказывал тебе во всякий момент в точности знать, где находится на-барон… и с кем? — он сделал еще шаг. — Разве я не приказывал тебе ставить меня в известность всякий раз, когда он отправляется к рабыням?

Нефуд снова глотнул, на лбу его выступила испарина.

Барон добавил ровным, почти лишенным выражения тоном: