Дюна
Шрифт:
Хават посмотрел на жирное круглое лицо. Помедлив, старый солдат и шпион качнул головой:
— Фейд-Раута, — сказал он, — ну что же, теперь есть и причина для притеснений. Вы и сами весьма изобретательны, барон. Возможно, мы сумеем объединить обе схемы. Ваш Фейд-Раута явится на Арракис спасителем. Да. Он может привлечь симпатии населения. Да.
Барон улыбнулся и подумал: «Интересно, а как все это согласуется с тайными планами самого Хавата?»
Видя, что барон более не нуждается в нем, Хават поднялся и вышел из комнаты с красными стенами. Он шел и думал, что во все расчеты, касающиеся Арракиса,
Быть может, не следовало советовать барону оставить эту религию в покое, даже если ею увлечется народ впадин и грабенов. Но ведь все знают, что притеснения всегда служат религии на пользу.
И он вспомнил, что Холлек сообщил ему о тактике фрименских отрядов. Она отдавала Холлеком… И Айдахо… даже самим Хаватом.
«Неужели Айдахо все-таки уцелел?» — подумал он.
Впрочем, интересовало его другое. Но он боялся задавать себе другой вопрос, куда более важный, — возможно ли, что выжил Пол? Он знал: сам барон был уверен, что все Атридесы погибли. Он признался, что ведьма-гессеритка была его оружием. А это значило — смерть… всем, включая ее собственного сына.
«Откуда у нее эта ядовитая ненависть к Атридесам, — подумал он, — словно моя — к драгоценнейшему барону? Смогу ли я нанести своему врагу столь же смертельный окончательный удар?»
***
Во всем, что окружает нас в этой вселенной, скрыта некая схема. Она обладает симметрией, изяществом, элегантностью… всеми характерными чертами шедевра. Приглядитесь к смене времен года, к струйке песка, текущей по склону, к ветке креозотового куста… наконец, поглядите на одни его листья. Мы пытаемся воспроизвести эту схему в наших жизнях, обществе, пробуем отыскать ритмы, танцы, утешающие нас. Но в стремлении к высшему совершенству можно заметить опасность. Ясно, что предельное совершенство неизменно. И путь к нему ведет все живущее к смерти.
Пол-Муад'Диб вспомнил, как ел, пища его была перенасыщена специевой эссенцией. За это воспоминание он держался, словно за якорь, и отсюда, с этой точки отсчета, мог понять, что видит сон.
«Я — театр, в котором разыгрывается будущее, — думал он. — А еще — жертва точных пророчеств, сознания расы и собственного ужасного предназначения».
И все же он чувствовал, что переусердствовал, потерялся во времени. Прошлое, настоящее и будущее слились для него в нечто единое. Своего рода переутомление зрения, иногда оно овладевало им от постоянной необходимости запоминать видения о грядущем, каждое из которых по-разному было связано с прошлым.
«Пищу мне готовила Чени», — напомнил он себе.
Но Чени была далеко на юге, в прохладных краях, под ярким солнцем, в безопасности, вместе с их сыном Лето II.
Или это еще только должно случиться?
Нет, напомнил он себе, ведь Алия Странная, его сестра, вместе с матерью отправилась в южные пределы на двадцать колотушек пути в паланкине Преподобной Матери на спине дикого червя.
Сама мысль, что на гигантских червях можно ездить, повергла его
«Я был в раззии, — припоминал Пол. — Мы отправились в Арракейн. И я нашел останки отца в пепле погребального костра. Череп его я укрыл в кургане над проходом Харг».
Или это еще должно свершиться?
«Но мои раны реальны, — сказал себе Пол, — и мои шрамы реальны. И гробница моего отца существует».
Еще в полудремоте Пол припомнил, что Харах, вдова Джемиса, однажды ворвалась к нему и объявила, что в коридоре стойбища идет поединок. Это было там, на временной стоянке, когда детей и женщин еще не отослали поглубже в пустыню. Харах остановилась у входа, черные крылья волос были перевязаны сзади цепочкой с водными кольцами. Она отодвинула в сторону занавески и сказала, что Чени только что зарезала кого-то.
«Это было, — думал Пол, — это было на самом деле и не изменится более».
Он вспомнил, как выбежал и обнаружил под желтыми светошарами Чени в ослепительно голубом халате с откинутым назад капюшоном, на личике эльфа была заметна печать утомления. Вдаль по коридору от них спешила толпа, уносящая тяжелый сверток.
Он сказал тогда: «Всегда понятно, когда они уносят труп».
Водные кольца Чени (в стойбищах их носили открыто) звякнули, когда она повернулась.
— Что случилось, Чени? — спросил он.
— Пришлось прикончить одного. Он заявился сюда, чтобы вызвать тебя на поединок, Усул!
— И ты убила его?
— Да, но этого можно было оставить и для Харах. (Теперь Пол припомнил, как оживились вокруг лица при этих словах. Расхохоталась и сама Харах).
— Но он же собирался вызвать меня?
— Ты ведь учил меня своему волшебному бою…
— Конечно, но не следовало бы тебе…
— Я родилась в пустыне, Усул, и умею держать в руке крис.
Подавив гнев, он попытался убедить ее:
— Все это так, Чени, но…
— Я уже не ребенок, которому поручают ловить в стойбище скорпионов на свет ручного шара, и я не играю.
Пол яростно посмотрел на нее, завороженный странной свирепостью за этим внешним спокойствием.
— Он не был достоин тебя, Усул, — сказала Чени, — и я не стану прерывать твои размышления ради подобных ему, — она пододвинулась к нему поближе, искоса глянула и прошептала так, чтобы слышал ее слова лишь один он — Любимый, раз всем будет известно, что бросивший вызов предстанет предо мной и примет позорную смерть от руки женщины Муад'Диба, охотников станет поменьше.
«Да, — подумал Пол, — это уже было, это истинное прошлое. И число желающих опробовать новое лезвие Муад'Диба быстро сошло почти на нет».
Где-то в мире истинном, настоящем, послышался крик ночной птицы, что-то шевельнулось.
«Я сплю, — подбодрил себя Пол. — Всему виной вечная специя в пище».
И все же чувство заброшенности не оставляло его. Он подумал, что если душа его каким-то образом ускользнула в тот мир, где, по верованиям фрименов, она и вела свое истинное существование, — в алам-аль-митал, мир подобий, метафизические края, где не существует физических ограничений. И он со страхом подумал, что ведь там, где нет ограничений, нет и точки опоры. В ландшафте мифа он не видел места, где мог бы остановиться и произнести: «Я есть, потому что я есть в этом месте».