Дюна

Херберт Фрэнк

У Пола не было ни малейшего сомнения в том, кто поместил под сиденье дорожный набор, кто направил в пустыню курс уносившего их топтера.

Юэ.

Предатель-доктор отправил их прямо в руки Дункана Айдахо.

Сквозь прозрачный торец конденспалатки Пол взирал на лунные тени на скалах, окружавших место, где укрыл их Дункан Айдахо.

«Прячусь, как дитя, хотя я теперь герцог», — подумал Пол.

Мысль эта раздражала его, но мудрости такого решения трудно было не увидеть.

Этой ночью с ним что-то произошло, и теперь он с обострившейся ясностью воспринимал

вокруг все перипетии и обстоятельства. Остановить поток информации, смягчить леденящую точность расчетов, с каждым новым фактом все сильнее обострявших его восприятие, он был не в силах. В нем родился ментат, но он чувствовал в себе нечто большее, чем разумный компьютер.

Мысли Пола вернулись назад, к мигу бессильной ярости, овладевшей им, когда странный топтер гигантским ястребом вынырнул из ночи, свистя крыльями. Тогда в его мозгу это и началось. Топтер, покачиваясь, скользнул по песчаному гребню следом за ними, бегущими. Пол припоминал теперь запах горячей серы от обожженного скольжением днища.

На бегу его мать, оборачиваясь, ожидала увидеть лазеружья в руках наемников барона, но увидела Дункана Айдахо. Высунувшись из двери топтера, он, кричал: — Поторопитесь! С юга идет след червя!

Но Пол, и не оборачиваясь, уже знал, кто пилотирует аппарат. Мельчайшие подробности, — как подлетал топтер, как садился, — мелочи столь незначительные, что их не заметила даже его мать, подсказали Полу, кто сидит за приборной панелью.

Джессика шевельнулась в конденспалатке и, глядя на Пола, сказала:

— Возможно лишь одно объяснение. Жена Юэ попала в лапы барона. Он же ненавидел Харконненов! В этом я не могу ошибаться. Ты читал его записку. Но почему же тогда он спас от гибели нас с тобой?

«Она только сейчас поняла, и то не до конца», — подумал он, и эта мысль потрясла его. Сам он понял мгновенно, едва прочтя записку, в которой был завернут знак герцогской власти.

«Не пытайтесь простить меня, — писал Юэ. — Мне не нужно вашего прощения. Моя совесть и так слишком отягощена. И поступок мой был совершен без злобы и без надежды на чье-нибудь понимание. Для меня он — тахадди ал-бурхан, предельное испытание. Возвращаю герцогскую печать Атридесов в знак истинности моих слов. Когда вы прочтете эти слова, герцога Лето уже не будет в живых. Попытайтесь утешиться, — я уверяю, что он умер не один, а вместе с тем, кого мы все так ненавидим».

Ни обращения, ни подписи не было, но знакомый почерк не оставлял места сомнениям: Юэ.

Припоминая письмо, Пол вновь пережил потрясение, странное, острое чувство — все, что случилось, происходило где-то вдали, за пределами его нового умственного восприятия. Он прочел, что отец его мертв, и знал, что это правда, но такая весть не значила ничего — просто новый факт, который следует ввести в память и использовать.

«Я любил отца, — подумал Пол, — без сомнения, я еще оплачу его, боль еще придет ко мне».

Но не испытал ничего, словно пометил: «Важное сообщение».

Просто еще один факт.

А разум его все складывал впечатления, экстраполировал, вычислял.

Припомнились слова Холлека:

«Настроения бывают у животных — у людей они для любви или для музыки, а биться… бьешься, когда приходит нужда, а не когда есть настроение».

«Должно быть, так, — подумал он, — я оплачу отца… когда настанет для этого время».

Но холодная резкость бытия не оставляла его. Пол понимал, что новое восприятие — всего лишь начало. И вновь его охватило предчувствие собственной страшной судьбы, ужас предназначения, который он впервые испытал при встрече с Преподобной Матерью Гейус Хелен Мохайем. Правая рука вспомнила, боль вдруг заколола, запульсировала в ладони.

«Не так ли должен ощущать себя их Квизац Хадерач?» — удивился он.

— На мгновение я подумала, что Хават вновь подвел нас, — сказала Джессика. — Я подумала, что Юэ, быть может, и не доктор Сак.

— Он тот, кого мы знаем, но не только, — сказал Пол, подумав, почему до нее все доходит так медленно. — Если Айдахо не доберется до Кайнса, мы… — начал он.

— Он не единственная наша надежда, — перебила его Джессика.

— Я собрался сказать другое, — ответил он.

Джессика в его голосе услышала сталь приказа и удивленно посмотрела на него в полумраке палатки. Силуэт Пола темнел в торце на фоне посеребренных луной скал.

— Должно быть, уцелели и другие люди твоего отца, — сказала она, — их надо объединить, собрать…

— Полагаться придется лишь на самих себя, — ответил он, — в первую очередь следует позаботиться о фамильном ядерном оружии. Его надо найти прежде, чем оно попадет в лапы Харконненов.

— Не думаю, чтобы они его нашли, — произнесла она. — Учитывая, как мы его спрятали.

— На волю случая такое нельзя оставлять.

Она подумала: «Он собирается затеять шантаж, угрожая атомным оружием и планете и специи… вот что у него на уме. Но тогда остается лишь надеяться тихо ускользнуть в изгнание».

Слова матери придали мыслям Пола другое направление… Герцог сожалел о своих людях, погибших ночью. «В людях истинная основа силы каждого Великого Дома, — думал Пол, вспоминая слова Хавата: «Печально расставаться с людьми… а дом — всего лишь только дом».

— На их стороне сардаукары, — сказала Джессика, — придется подождать, пока их не отзовут.

— Они думают зажать нас между пустыней и сардаукарами, — сказал Пол, — так, чтобы Атридесов не стало. Ставка — на полное уничтожение. Не рассчитывай, что кто-нибудь из наших спасется.

— Но они же не могут бесконечно рисковать тогда рано или поздно станет известна роль императора.

— Почему бы и нет?

— Но кто-то из наших людей спасется. 

— Из чего это следует?

Джессика отвернулась, испуганная горькой силой в голосе сына, ощущая в его словах строгое равновесие вероятностей. Она поняла, что разум его теперь обогнал ее собственное разумение, что он может видеть теперь яснее, чем она сама. Она принимала участие в воспитании интеллекта, оказавшегося способным на подобное, но теперь ей стало не по себе. Мысли ее устремились к потерянному защитнику и прибежищу, к герцогу, и слезы защипали ей глаза.