Дюна
Шрифт:
Она сказала:
— Не следует называть людей человеками без достаточных…
— Не будь слишком самонадеянной, — сказал он, — никто не знает, что отличает тех от других. Но прошлое наше всегда с нами. И, матерь моя, есть одна вещь, которой ты не знаешь, но должна ее знать: мы с тобой тоже Харконнены.
С ней случилось нечто ужасное, разум отключился, все чувства застыли, словно от перегрузки… но невозмутимый голос Пола мерно доносился до нее, увлекая бессильный ум за собой.
— Когда тебе случится отыскать зеркало, посмотри на свое лицо… или погляди внимательнее на меня. Все видно и так, если только ты хочешь видеть. Посмотри
— Какая-нибудь изгойская ветвь, — проговорила она, — так, наверное? Двоюродные или троюродные…
— Ты дочь самого барона, — сказал он, глядя, как она зажала рот ладонью. — Барон в молодости безудержно предавался удовольствиям, а однажды позволил, чтобы его соблазнили. Это была одна из ваших, действовала она из генетических соображений Ордена.
Тон, в котором он сказал «ваших», был словно пощечина. Но ум ее принялся за работу, и отрицать правоту сына она более не могла. Теперь многие пробелы в ее собственном прошлом заполнялись и обретали смысл. Дочь, которой добивался от нее Орден! Не прекратить старую вражду Атридесов и Харконненов она должна была. Ее назначение: закрепить какой-то генетический фактор. Какой же? Она лихорадочно пыталась найти ответ. И, словно читая ее мысли, Пол сказал:
— Они рассчитывали в следующем поколении получить меня. Но я — не тот, кого они ожидали, и я пришел слишком рано. Они не знают этого.
Джессика вновь прижала ладонь ко рту.
«Великая Мать! Он и есть Квизац Хадерач».
Ей казалось, что она стоит перед ним нагая, она понимала, что от этого взора мало что может укрыться. В этом-то и была — догадалась она — причина ее страха.
— Ты думаешь, я — Квизац Хадерач, — сказал он. — Выбрось это из головы. Я — нечто совсем иное.
«Надо передать весть в какую-нибудь из школ, — подумала она. — Индекс брачной связи может показать, что произошло».
— Обо мне они узнают слишком поздно.
Она попыталась отвлечь его, сложила руки и произнесла:
— Так мы найдем убежище среди фрименов?
— У фрименов есть поговорка, которую они приписывают Шай-Хулуду, Вечному отцу, — ответил он. — Они говорят: «Готовься принять тебе уготованное». — А про себя подумал: «Да, матерь моя, среди фрименов. А глаза твои станут синими, а рядом с очаровательным носом появится мозоль от трубки фильтра конденскостюма, и ты родишь мою сестру — Св. Алию-от-Ножа».
— Если ты не Квизац Хадерач, — сказала Джессика, — так…
— Возможно, ты не знаешь, — ответил он. — И не поверишь, пока не увидишь.
И подумал: «Я — семя».
Вдруг он понял, как плодородна земля, принявшая его. Мысль о грозном предназначении вдруг выползла из какого-то уголка его мозга, пытаясь задушить его печалью.
Будущее перед ним разделялось на две ветви: в одной ему суждено было предстать перед порочным старым бароном и произнести: «Привет, дед». От этой перспективы ему стало просто нехорошо.
Другая ветвь вся таилась во мгле, открывая внутреннему взору лишь бездны насилия. Он видел там религию воинов, словно огнем, воспламенившую вселенную, и черно-зеленое знамя Атридесов над головой опьяненных меланжевым ликером фанатиков. Гарни Холлек и несколько уцелевших людей отца, прискорбно малая горсточка, были среди них. На груди каждого ястреб из могильного храма, где погребен череп отца.
— Я
— Я не понимаю тебя, Пол, — сказала мать.
Он молчал, ощущая себя семенем, ощущая в себе сознание расы — то, что он называл «ужасным предназначением». Он понял, что не может более ненавидеть ни Орден Бинэ Гессерит, ни императора, ни даже Харконненов. Все они были захвачены одной потребностью расы — необходимостью разогнать застоявшуюся кровь, перемешать, связать, слить наследственные линии в новом великом смешении генов. Но раса знала для этого лишь один способ — древний, проверенный и надежный, сметавший все на своем пути: джихад.
«Вне сомнения, я не могу пойти этим путем».
Но умственным взором он увидел гробницу над черепом отца и кровавый кошмар, в самом сердце которого развевалось черно-зеленое знамя Атридесов.
Обеспокоенная его молчанием, Джессика прочистила горло:
— Так значит… фримены предоставят нам убежище?
Он поглядел на освещенные зеленым огоньком ее аристократические, тронутые наследственным вырождением черты.
— Да, — ответил он, — так может случиться. — Он кивнул. — Да. Они будут звать меня… Муад'Диб, «Тот, кто указывает путь», Да… так они назовут меня.
И он закрыл глаза, подумав: «Отец мой, теперь я могу оплакать тебя». И по щекам его потекли слезы.
МУАД'ДИБ
***
Когда мой отец, падишах-император, услыхал о смерти герцога Лето и о том, как все случилось, он разгневался. В такой ярости мы его никогда не видали. Он обвинял и мою мать, и соглашение, по которому он обязан был посадить на трон сестру из Бинэ Гессерит. Он обвинял Гильдию и старого злодея барона. Он обвинял всех, кто только попадался ему на глаза, в том числе и меня… Мне он сказал, что я ведьма, такая же, как и все прочие. А когда я попыталась утешить его, напомнив, что все это было сделано из чувства самосохранения, древнего правила, которого правители придерживались с незапамятных времен, он фыркнул и спросил, не считаю ли я его слабым. И я поняла тогда, что до такого состояния его довела не печаль о погибшем герцоге, но то, что сулила эта смерть всему императорскому Дому. Теперь, глядя назад, я думаю, что провидческие способности были и у моего отца, ведь, вне сомнения, и его род, и род Муад'Диба восходят к единому источнику.
— А теперь Харконнену придется убить Харконнена, — прошептал Пол.
Он проснулся почти перед наступлением ночи и сел в закупоренной и темной конденспалатке. От звука его слов у противоположной стенки палатки шевельнулась мать.
Пол глянул на детектор близости на днище палатки, внимательно проверив показания циферблатов, фосфорными полосками светящихся во тьме.
— Скоро ночь, — проговорила мать, — почему ты не поднял полог?
Тогда Пол понял, что она уже давно дышала иначе и лежала молча во тьме, пока не убедилась, что он окончательно проснулся.