Дюна
Шрифт:
Там, где побывал червь, даже следов топтера не было видно.
Длинный холм направился обратно в пустыню, пересек собственный след, засновал из стороны в сторону.
Теперь тварь окончательно отвернула от скал и по изогнутой линии устремилась к горизонту. Они прислушивались, пока шум его движения не исчез в шелесте падающего вокруг песка.
Глубоко вздохнув, Пол глянул на посеребренные луной каменные башни и произнес слова из «Китаб-аль-Илбар»: «Путешествуй ночью, а днем отдыхай в черной тени». Он поглядел на мать:
— Осталось еще несколько
— Подожди немного.
Пол спустился на скалистый выступ, закинул ранец на плечи, подтянул ремни и достал паракомпас.
— Скажи, когда будешь готова.
Оторвавшись от скалы, она почувствовала, как возвращаются к ней силы:
— Куда?
— Туда, к хребту, — показал он.
— В глубокую пустыню, — сказала она.
— В пустыню фрименов, — прошептал Пол.
И он замер, вспомнив странное место, которое привиделось еще на Каладане в одном из пророческих снов. Эта пустыня была знакома ему. Но все здесь было как-то не так, чуть иначе. Изображение, запечатленное в памяти, не совсем совпадало с реальным. Реальность словно была тогда повернута к нему под иным углом.
«В том видении с нами был Айдахо, — вспомнил он. — Но теперь Айдахо мертв».
— Смотришь, каким путем нам пойти? — спросила Джессика, неправильно поняв причину его нерешительности.
— Нет, — сказал он. — Ты готова?
Он пошевелил плечами в лямках и вступил в выточенную песком расщелину в скале. Она ступенями выходила на ровную поверхность, откосом вздымавшуюся вверх.
Дойдя до первой ступени, Пол вскарабкался на нее. Джессика последовала за ним.
Постепенно сам этот путь стал делом насущным и конкретным: в углублениях между скал скапливался песок, шаги их замедлялись, источенные ветром камни резали руки, все заставляло размышлять — обходить им или идти прямо. Рельеф налагал собственный ритм.
Говорили они лишь при необходимости, хриплые голоса обоих выдавали крайнюю усталость.
— Осторожно, здесь скользко, — камень присыпан песком.
— Не разбей голову… нависает…
— Не вылезай из-за гребня, луна у нас за спиной, тогда нас легко будет заметить.
Пол остановился, прислонившись ранцем к каменистой стенке.
Джессика вытянулась рядом с ним, радуясь минутному отдыху. Услышав, как Пол потягивает влагу из трубки конденскостюма, она приложилась к собственной. Водяной конденсат был безвкусным, она припомнила воды Каладана, дугу высокого фонтана на синем небе, — такое немыслимое богатство, тогда оно даже не осознавалось… Она помнила лишь форму струи, плеск воды, блеск капель.
«Остановиться бы, — подумала она. — И отдохнуть… по-настоящему».
Сейчас ей казалось, что сама возможность остановиться была бы милосердием. А раз останавливаться невозможно, о милосердии не могло быть и речи.
Оторвавшись от скалистого гребня, Пол повернул вверх по склону. Вздохнув, Джессика последовала за ним.
Потом они спустились на широкий карниз, огибавший скалу. И снова их охватил рваный ритм движений по этой неровной земле.
Джессике казалось, что вокруг
Пудра забивала носовые фильтры, ее приходилось выдувать. Комки песка и гравий катались по гладким камням и, потеряв осторожность, можно было поскользнуться. Куски породы резали, а вездесущий песок задерживал шаг.
Пол резко остановился на каменном карнизе, мать по инерции подтолкнула его, он помог ей сохранить равновесие.
Он показал налево, она поглядела туда. Оказалось, что они стоят на вершине утеса, а в двух сотнях метров под ними словно застывшие волны вздымаются дюны. Застывший океан серебрился под ногами: гребни вздымались один за другим, уходя к тонущему в сером тумане другому хребту.
— Открытая пустыня, — сказала она.
— Далеко, — отозвался Пол глухим голосом сквозь фильтр на лице.
Джессика поглядела налево, направо — ничего, лишь песок внизу.
Пол глядел прямо вперед на открытые дюны, наблюдая за смещением теней от быстрой луны:
— Три-четыре километра, — сказал он.
— Там черви, — произнесла она.
— Вне всякого сомнения.
Она уже не ощущала ничего, кроме усталости, боль в мышцах притупила все чувства:
— Поедим и отдохнем.
Пол выскользнул из лямок ранца, опустил его на землю и сел, прислонившись к нему спиной. Опершись рукой на его плечо, Джессика тяжело опустилась рядом. Усаживаясь, она ощутила, что он повернулся и что-то разыскивает в ранце.
— Вот, — сказал он, сухими руками передавая ей две энергокапсулы.
Она проглотила их, запив едва ли полным глотком из трубки конденскостюма.
— Воду выпей всю, — сказал ей Пол. — Это аксиома: наилучшее место для воды — в твоем теле. Это экономит энергию. Ты становишься сильнее. Доверяй своему конденскостюму.
Она повиновалась, осушила карманы и почувствовала, как возвращаются к ней силы. А потом подумала, как мирно здесь, в этом месте, где их одолела усталость, и припомнила, как однажды менестрель-воин Гарни Холлек сказал: «Лучше сухой кусок в тишине и покое, чем целый дом, где царят суета и томление духа».
Джессика повторила Полу эти слова.
— Похоже на Гарни, — отвечал он.
Она услыхала в его голосе интонации, с которыми вспоминают мертвых, и подумала: «Бедный Гарни, быть может, уже мертв». Все, кто служил Атридесам, были теперь мертвы, или в плену, или, как и они сами, затеряны в безводной пустыне.
— У Гарни всегда находилась цитата к месту, — продолжил Пол, — я словно слышу его слова: «И я высушу реки, и обреку землю в руки неправедных, и я сделаю землю пустошью, и погибнут живущие в ней от руки незнаемых».
Джессика закрыла глаза, пафос сына почти до слез растрогал ее.
Наконец Пол спросил:
— Как… ты себя чувствуешь?
Она поняла, что вопрос относился к ее беременности и сказала:
— До рождения твоей сестры осталось еще много месяцев, пока физически я не почувствовала изменений.