Дюна
Шрифт:
Пол вглядывался в открывшуюся котловину. Вздохнул, почувствовал сочащийся во тьме густой острый запах шалфея. «Пернатый хищник показал нам еще один путь из пустыни», — подумал он. Во впадине внизу наступила такая тишь, что казалось, можно услышать, как белая луна молоком обливает стоящие на страже сагуаро и акарсо. Тихий плеск лучей звучал здесь музыкой, первозданной гармонией вселенной.
— Надо поискать место, где удобнее поставить палатку, — сказал он. — Завтра можем попытаться отыскать фриме…
— Незваные гости обычно жалеют о встрече с фрименами!
Тишину разрубил
— Пожалуйста, не бегите, чужаки, — продолжал голос, едва Пол пошевелился, чтобы укрыться в проходе. — Не расходуйте влагу ваших тел понапрасну.
«Им нужна влага нашей плоти», — подумала Джессика. Мышцы ее, забыв усталость, не выдавая перемены ни единым жестом, обрели боевую готовность. Она с точностью определила положение говорившего и подумала: «Каковы! Даже я не услышала, как они подошли!» И тут же поняла, что шаги обладателя этого голоса оказались неслышными потому, что звуки их были естественны для пустыни.
От гребня слева донесся иной голос:
— Побыстрее, Стил. Забирай их воду — и пошли. До рассвета осталось недолго.
Менее подготовленный к опасностям, чем мать, Пол покраснел, вспомнив, что, пусть на мгновение, попытался бежать, что опять запаниковал, невзирая на все обучение. Он заставил себя припомнить правило Бинэ Гессерит: расслабиться, затем перейти в псевдорасслабление, а потом — вспышка, взрыв, удар в нужном направлении.
И все-таки он чувствовал страх. Было темное время, слепое… такого будущего он не видел: вокруг лихие фримены, которым нужна лишь вода двух не прикрытых щитами тел.
***
Религиозная традиция фрименов явилась основой того, что мы называем теперь «опорой Вселенной», ее Квизара Тафвид теперь среди нас со всеми законами, доказательствами и пророчествами. Они несут нам мистическое озарение Арракиса, для глубинной красоты которого характерна трогательная старинная музыка, несущая на себе печать нового пробуждения. Кто из нас не слыхал, кто не был глубоко растроган «Гимном сердца»:
Я избороздил стопами пустыню До дрожавших вдали миражей. Жаждал славы, искал опасности. Я бродил равнинами Аль-кулаба И видел, как время ровняет горы, Пытаясь догнать и осилить меня. И навстречу летели дни воробьями, Быстрей, чем волк в последнем броске. Они были листьями на дереве моей юности. Я слышал их писк на ветвях, И меня клевали их клювы и царапали когти.Человек выполз на гребень дюны — ночной мотылек, оцепеневший под утренним солнцем. От его джуббы оставались только рваные лохмотья, через прорехи просвечивала кожа. Капюшон от плаща оторвали, но человек ухитрился соорудить себе тюрбан из оторванной от одежды полосы. Из-под
Человек перегнулся через гребень, протянул руки вниз, на осыпь. На его руках, ногах и спине выступала кровь. Желто-серый песок лип к ранам. Он медленно оперся на руки и, покачиваясь, встал. И в этом неуклюжем движении еще заметны были следы былой отточенности.
— Я и есть Лайет-Кайнс, — обратился он к пустынному горизонту хриплым голосом, слабой карикатурой на былую его силу. — Я планетолог его императорского величества, — прошептал он, — эколог планеты Арракис. Я — хранитель этой земли.
Он пошатнулся и боком повалился на хрупкую корочку с наветренной стороны дюны. Руки его слабо зарылись в песок.
«Я — хранитель этой земли», — подумал он.
Он понимал, что его лихорадит, что надо зарыться в песок, найти в нем слой попрохладнее и укрыться в нем. Но он уже чувствовал сладковатое зловоние эфиров из предспециевого пузыря, зреющего внизу, под песками. Такие места опасны. Он знал это получше, чем иной из фрименов. Раз предспециевая масса запахла, значит, давление газов в глубинной полости вот-вот вызовет взрыв. Отсюда следует убираться.
Руки его слабо скребли песчаную поверхность, ум пронзила четкая, ясная мысль: «Реальное богатство планеты заключается в ее ландшафте, в том, как мы используем этот основной источник цивилизации в агрикультуре».
И он подумал, как странно, что мозг, настолько привыкший к своей тропе, так и не может сойти с нее. Солдаты барона бросили его в песках, без воды и конденскостюма… кому-то приятно было думать, что он умрет именно так, погубленный собственной планетой или же в пасти песчаного червя.
«Харконненам всегда было сложно убивать фрименов, — подумал он. — Мы умираем медленно. Я уже должен был умереть… Я скоро умру… но я не могу перестать быть экологом».
— Высочайшим достижением экологии является постижение последствий.
Голос взволновал его, он узнал знакомые интонации… но владелец голоса был мертв. Это был голос отца, бывшего здесь планетологом до него… давно уже мертвого, погибшего при обвале пещеры у котловины Пластыря.
— Ну что, попал в переделку, сын? — спросил отец. — Надо было заранее представлять последствия, когда взялся помогать ребенку герцога.
«Брежу», — подумал Кайнс.
Казалось, голос доносится справа, Кайнс ободрал лицо о песок, поворачивая голову в ту сторону, — ничего, только изогнутый склон дюны, над которым под испепеляющим солнцем пляшут демоны жары.
— Чем жизнеспособнее система, тем больше в ней ниш для жизни, — произнес отец на этот раз слева, откуда-то из-за спины.
«Чего это он ходит вокруг? — спросил себя Кайнс. — Не хочет, чтобы я увидел его?»
— Жизнь повышает способность системы к поддержанию жизни, — сказал отец, — жизнь делает доступнее необходимую пищу. Она связывает в системе больше энергии с помощью игры громадного количества химических взаимодействий между организмами.