Джунгли. Том 3
Шрифт:
— Уж со стариком мы в этот раз справимся. — отвечает Рабнир и, впервые добавляет, — Только вы осторожнее, давай не будем как в прошлый раз, питуху в жопу лезть. Отвлеки, ну… не бейся, стреляй и убегай, будь трусливой, ну… Лишь бы Агтулх не слышал, веди себя как Агтулх — трусливо и очень умно!
— Буду как Агтулх. — улыбнулась Гончья, обняв Рабнир, притянув к себе и стукнувшись о её лоб своим лбом. — И ты, сестрица, будь как Агтулх, думай, а потом выпускай когти.
Медоед также обнимает подругу, пару секунд обе молчат и расходятся. Времени совсем мало. Рабнир обещала вернуть посох и Добрыню, Гончья с отрядом должны ей в этом помочь.
— Слушайте сюда, самки! — кричит Гончья. — Когти не выпускать, прятаться за деревьями, стрелять, пока есть порох и пули. Если кончились — отступать и приглядывать за своими. Враг — ведьма, самая коварная и сильная сука на полуострове,
Волчий вой стал ответом. Мотивация от вожака сильнее, чем когда-либо, подействовала на всю стаю. Те, кто раньше даже не мог пробудить своё второе я, внезапно почувствовали пробуждение силы, упиваясь которой, с восхищением и радостью продолжали следовать за истинной охотницей.
Отряд Рабнир быстро обходил Добрыню с фланга. Старик силён, быстр, быстрее, чем они предполагали. И в момент, когда они впервые пересеклись взглядами, подтвердил ожидания Рабнир, выхватив пистоль быстрее чем среагировала девушка. Медоед, атакуя с той стороны, в которую двигался дед, неслась на пролом, прямо навстречу выставленному стволу пистоли. Она хотела узнать, истинно ли таков этот старик, каким считает его её возлюбленный. Так ли безвинен Добрыня, действительно ли действует по чьей-то указке, или же это всё пустые надежды Агтулха. Рабнир хотела увидеть глаза Добрыни, и, дабы проверить свои подозрения, пошла по пути, коим следовала в жизни абсолютно всегда — на пролом!
Добрыня нажал на спуск, ствол выплюнул кусок смертоносного сплава, оставив за собой дымное облако. Рабнир выставила руку, переживая, что шрам на её лбу может опечалить возлюбленного. Пуля не пробила даже толстого меха её звериной формы. Хлестанула меж растопыренных пальцев, улетев куда-то вверх. Из-за облака дыма, возникшего перед её добычей, медоед не рассмотрела глаз старика. Потому в прыжке ворвалась прямо в дымовую завесу, руками налетев на выставленный железный тесак. Медоед не смотрела на холодное оружие, оно было ей неинтересно; лишь глаза Добрыни волновали её, и были они… как и ранее при первой их встрече — темными, холодными, расчетливыми. Пистоль валялся на земле, посох в левой руке был отнесен за спину, а клинок в правой, выставлен вперед, в ожидании, когда медоед налетит на него животом.
Довернув корпус, пропустив нож под левой рукой, правой Рабнир толкает старика в его правое плечо, ногой цепляется за его ногу, делает подножку, как учил сам Добрыня, и заваливает того на землю. Добрыня силён, сопротивляется не хуже молодой Пандцы, но Рабнир, подученная им, знает, куда бить и как не покалечить наставника. Шесть секунд, красный от напряжения старик лишён посоха, ножа, с пояса его когтями сорван ремень, и руки в полном контроле медоеда.
— Пусти, Рабнир… — требует Добрыня, слыша и краем глаз видя, как к ним сбегаются со всех сторон медоеды. — Ты не понимаешь, во что влезла, с кем решила тягаться!
— Ты предатель, — говорит медоед. — Мне незачем знать мотивы предателя.
— Я не предатель, это всё…
— Ведьма? — перебила старика Рабнир, после чего, всё так же держа его руки, лбом в лоб ударила того, разбив старику голову. — Кусок ты вонючего дерьма, ебучий предатель! Не смей говорить, что тобой всё это время управляла ведьма! Агтулх… он, он до конца переживал за тебя, заботился как о собственном отце! Он вспоминал о тебе всегда, думал о тебе каждый день… он… он лил слёзы, когда ты назвал его тем, кем он никогда не являлся! Не смей смотреть на меня этими глазами, винить ведьму и оправдывать, чёртов предатель! Будь моя воля, перегрызла бы тебе глотку, закопала в песок, сказала, мол, ведьма убила, но я не такая. Я не предам его, буду верна своему обещанию.
— Обещала вернуть меня? Ха-ха-ха-ха… тупорылое ты животное, как же ты и твоя сила меня бесите, — хохочет Добрыня, глядя в глаза медоеду. — Вы все, мусор под ногами Мертвого бога, его цели, жертвы. Хочешь вернуть меня в поселение? Давай, дай мне возможность только освободиться от этих пут, твоих рук, и я вырву сердце твоего любимого Агтулх, а после заставлю твоих детей жрать сердце своего от…
Рука Рабнир пробила грудь Добрыни. Без жалости, без сожалений, пальцами она коснулась его сердца и, с момента их встречи, испуская из рта синие языки размывающегося в воздухе тумана, старик улыбнулся. Так, как некогда улыбался всем тем, кто прибыл с Агтулх.
— Спасибо, — чувствуя, как мысли о бессмертии и всех тех подлостях, которые придётся свершить для его обретения, утекают сквозь рану, говорит старик. Добрыня хорошо помнил, сколько злодеяний свершил, и так же хорошо знал, сколько ещё грязи придётся вылить на свои плечи, чтобы достичь того заветного счастья, которым его соблазнила Бессмертная. Предательство союзников, убийство детей, верных товарищей. Всех тех зол, которые он собирался взять на себя, душа воина не смогла перенести. Бесчестие или Бессмертие, таков был выбор, поставленный Бессмертной. Дед не мог смириться с исключительно чужими планами. Когда Добрыня рассказывал демону свои планы, самоубийственные, он нарочно оставив себе исключительно два варианта. Первый, самый страшный: если в деревне никто ничего не усвоил, он разрушит её и сожжёт. Ведь если он этого не сделает, Бессмертная сама придёт и всех убьёт, включая детей, которых старики ещё могут эвакуировать. Второй план заключался, как ни странно, в его собственном провале — человеческой халатности и отваге, которую невозможно предсказать. Обмануть бессмертную невозможно. Добрыня спланировал всё так, чтобы Алексей не выжил, сделал всё, как запланировал, желая узнать, достоин ли мальчишка тягаться с той, кого не смог победить даже он. Медоед поверх его косвенно подтвердила, что Лёша жив, пережил его самое гениальное преступление; ему оставалось лишь смириться, улыбаясь, глядя вверх и смотреть в глаза смерти. Истекая кровью, старик радовался, ведь как бы долго костлявая не ходила вокруг да около его треклятой, полной ужасов и бесчестия жизни, именно он, самолично, собственноручно разработал планы, первым протянул руку к той. «Костлявая ты сука, хотела, чтобы я убил больше? Развернулась и пошла на хуй! А я… я за тобой».
Испугав Рабнир, старик поднял кисти, обхватив руку медоеда.
— Что… я… почему?! — Медоед хочет пятиться, но хватка старика сильна, а его улыбка, предсмертная, всё больше пугает медоеда.
— Ты поступила правильно, ты… спасла меня, Рабнир. — Глаза деда стали стеклянеть, с губ покатилась тонкая струйка крови. Хрипя он произнес, — скажи Лёше, мне очень жаль.
Сердце старика перестало биться. На мгновение сжавшись, задрожав, тот обмякнув, опускает голову на холодную землю. Жизнь его была полна страданий, мучений, и путь был тяжелее, чем у большинства тех, кого он встречал в своей жизни. Многие бы не вынесли свалившихся на его плечи испытаний, да и сам Добрыня не вынес; ослабнув, подкупленный обещаниями темных сил, отказался от мечты, цели и пути, которого придерживался всю свою тяжелую жизнь. Добрыня умер, и если бы его не убила Рабнир, то, скорее всего, он бы исполнил обещание, данное Бессмертной. Убил Алексея, истребил всех непокорных, включая тех, кто рухнул вместе с Агтулх с небес. Ведь именно таким было его обещание, клятва, принесенная под чарами ведьмы, демоницы, прозвавшей себя Бессмертной. Казалось, у старика не было вариантов; он — игрушка, марионетка, но даже в такой ситуации он смог запутать ниточки кукловода и создал выбор для себя сам. Его смерть стала продолжением пути, на котором Агтулх был обязан за него отомстить, покарать ту, кто считала себя сильнее и умнее старого ветерана и убийцы! Умирая, Добрыня знал: месть свершится, ведь он был уверен, Рабнир и окружавшие её никогда не посмеют сказать, как именно он погиб.
К медоеду подходит одна из стаи.
— Старейшина… — Тронув ту за плечо, получает гневный рык и злобный взгляд.
— Добрыня погиб храбро, борясь с вселившимся в него злом, с Синими глазами! — Говорит Рабнир. — И если кто-то посмеет сказать Агтулху другое, скажет, что всё было не так, я вырву ей сердце! Добрыня герой, враги — зло, мы защитники Агтулха, сделавшие всё ради него.
Медоеды склоняют головы, соглашаются с приказом старейшины. Кто-то из беловласых бестий много раз сражался с стариком, почти все были им обучены как «элитные» бойцы. И каждая, без исключений, помнила, как тот вдалбливал в них слова «Семья превыше всего!» Какая бы горькая правда ни была, как бы не вел себя старик в последние минуты жизни, воин по имени Добрыня был, есть и должен остаться героем Федерации. Тем, кто провёл за руку великого Агтулха, защитил расцветающую страну и дал ей возможность встать на ноги.