Единственная из чужой Вселенной
Шрифт:
От мысли, что Изелейна еще не отвергла меня, и счастье снова маячит на горизонте, голова пошла кругом. Я запрыгал бы на месте, если бы остались силы.
В каком-то странном предвкушении, возбуждении, я проворочался на кровати не меньше часа. Так подсчитал настенный джойс — столь любимый Нонксами предмет интерьера. Прибор засек мое заселение и раз в несколько минут красные цифры верианского времени сменялись на синие. Они гласили как давно я уже тут. Дома джойсы в комнатах редкость.
К середине второго часа утомленность
(Даритта)
Непривычно раннее пробуждение вернуло меня в реальность.
В полудреме я еще могла воображать, что придет мама, погладит по голове и ласково укорит:
— Вставай, соня. На работу опоздаешь.
Сколько лет я ее не увижу? Что мама подумает обо мне? Я держала аджагарские дела в секрете от родных и близких. Хорошо хоть с Изелейной всегда могла поделиться.
На Родине нас объявят пропавшими без вести. Близкие с ума сойдут! Мама…
На глаза навернулись слезы, я зарылась лицом в подушку и затряслась от рыданий.
— Дара, — голос подруги звучал хрустальным перезвоном. Таким только петь. Она и пела, очень давно, в другой жизни. Изелейна старше меня… страшно подумать на четыреста лет! И все, что для меня так близко, у нее позади. Родители, отчий дом, обшарпанный подъезд, куда ввозили на коляске, а потом припрыжку забегала следом за другой мелюзгой. Мы встретились на вылазке полукровок. И вдруг обнаружили, что и живем-то в соседних дворах.
Я бегала к ней в гости, поначалу воспринимая, как наставницу. Но вскоре стерлась наша возрастная пропасть, и Изелейна предстала передо мной равной. Женщиной, которая ищет любви, но боится потерять ее, как уже не раз теряла. Полукровкой, которую тоже временами бесят аджагарские тайны, задания. Человеком с большой буквы.
Однажды мама заболела. Отец бросил нас когда я еще была крохой, а бабушка с дедом умерли, не дожив до моего семнадцатилетия.
Маме становилось все хуже, а денег на лекарства не хватало. Из больницы нас по-быстрому выписали. Кому нужны безнадежные нахлебники? Дорогие антибиотики от двусторонней, запущенной пневмонии стоили целое состояние.
Изелейна просто пришла и положила деньги на стол. Не успела я разразиться протестами, возмущенно потребовать забрать их назад, стукнула кулаком по столу.
— Ты хочешь, чтобы мама жила?
От этого простого, но ужасного вопроса я опешила. Как я могу не хотеть, чтобы мама жила? Она издевается?
— Отвечай! — скомандовала Изелейна — даже Путник бы обзавидовался.
— Д-да, — только и смогла выдавить я.
— Тогда бери деньги и хватит ныть! Надо ставить капельницу!
Она помогла мне побороть оцепенение в страхе перед худшим. Вызвала медбригаду, и врачи позаботились о маме. Она выжила, и сколько бы раз я не пыталась вернуть Изелейне долг, та лишь гневно открещивалась.
— Да
Тогда, впервые за несколько лет, я снова увидела в Изелейне не подружку, спутницу шальных развлечений в чужих мирах, а наставницу. Мудрую и очень добрую.
Вот и сейчас мы долго сидели, обнявшись, а рассвет за окнами разливал по чужой комнате свет чужого солнца. И, как ни странно, оно согревало, помогало проснуться и подготовиться ко всему, что нас ждало. Что это будет? Мы и представить не могли…
— Что ты думаешь о тех, зеленых? — бодро спросила я, после душа и расчесывания.
Изелейна давно привела себя в порядок. Только вчерашняя, потная от беготни и нервозности одежда, не доставляла нам обеим приятных минут.
На мой вопрос подруга слабо пожала плечами.
— Путник недвусмысленно сообщил, что они — наше спасение. Но любовь не рождается из необходимости.
— И он тебе совсем-совсем не нравится? — сама не верила, что заболтала с Изелейной как школьница с подружкой по парте.
— Он, — она задумалась. — В нем, внутри, много боли. Кажется, она заполняет его, как вода сосуд, — она задумчиво подняла глаза к потолку. Аккуратно заплетенная рыжая коса в ярком утреннем солнце отблескивала янтарной смолой. — Он не злой… Но в нем много противоречий. Я чувствовала их, хотя и закрыла аурное чтение эмоций. Но… он хороший.
Сильнее комплимента из уст Изелейны я не слыхала. Не великолепный, не добрый, не замечательный. Ее «хороший» означало все это и даже больше.
Еще ни один мужчина из нашей Вселенной не удостоился такого.
Когда мы обе завершили утренние дела, возникла небольшая заминка.
Что же дальше? Пойти и позвать кого-нибудь? Ждать пока за нами придут?
Мы переглянулись, и в дверь постучали. Ответ пришел сам.
(Мей)
Сегодня мне хотелось зарыться лицом в подушку, завернуться в покрывало и не вставать до вечера. Но одна мысль об Изелейне, о ее золотистых глазах, улыбке, взбодрила получше ядреных тоников. Я даже не вылез, выпрыгнул из постели и понесся приводить себя в более-менее подобающий принцу вид.
Прохладный душ вернул самообладание, остудил горячую голову.
Не успел расчесаться, в дверь постучали.
— Да? — предложил я пришедшему высказаться.
— Мей, это я, — неуверенный ответ Сэла порадовал меня.
Из всех, кого я мог ожидать увидеть за дверью — Нонкс самый лучший выбор.
— Заходи, — бросил я ему, откладывая гребень.
Сэл, как и я, надел династические цвета — синий с золотым. Вальянс Диварра носили лиловый с серебряным.
Хорошо, что я успел положить расческу на столик, в гостиной. После известия, что принес Сэл, выронил бы ее наверняка.