Её Сиятельство Графиня

Вериор Лика

На моё счастье, прогремели церемониймейстеры — прибыли Их Императорские Величества, и гостей пригласили в основную залу. Княгиня взяла меня под руку и под ошеломлёнными взглядами ввела в зал в первых рядах. Я старалась не выглядеть сконфуженно, приосанилась, опустила глаза, а когда меня подвели к тронам — вежливо подняла вуаль и присела в полагающемся императору и императрице реверансе.

— Ваше Императорское Величество, хочу представить вам графиню Елизавету Вавилову, баронессу Шернваль. Покойные император высочайшим указом составили брак этой юной особы

с графом Вавиловым, — княгиня замолчала.

Я подняла глаза на Александра. Он не выглядел как-то особенно, если бы не трон под ним — даже мундир бы не сделала его в глазах простого обывателя императором. Взгляд его не отличался величественностью, как и фигура. Он был человеком и считал себя человеком, не выше и не ниже и, на мой взгляд, это было чудесно. Я улыбнулась и тут же заметила подобную моей улыбку императрицы. Она выглядела молодо, даже юно, в ней была свойственная лишь красавицам со средневековых полотен тонкость, воздушность. Её бледная кожа чуть светилась, светлые глаза смотрели мягко и в то же время печально. В отличие от супруга Мария Александровна показалось мне чем-то неземным, обитающем куда выше, чем я, простая смертная.

— Рада быть представленной вам, ваши императорские величества. Выражаю личную благодарность за указ об амнистии — в том числе ряда декабристов. Батюшка был помилован ещё покойным императором, но именно вы подняли проблему репрессированных на высочайший уровень и значительно продвинулись в деле.

— Отрадно слышать, — проговорил он. Казалось, ему вовсе не хотелось сидеть там, на возвышении, и наш небольшой разговор для него был хоть каким-то развлечением.

— Хочу также отметить ваше решение касательно парижского договора. Примирение лучше кровопролития.

— Лишь там, где оно уместно, — проговорил император. Более задерживаться у тронов было бы моветоном, я потратила ровно столько высочайшего времени, сколько и было положено. — Рад видеть женщину, заинтересованную государственными вопросами. Тётушка, — обратился он к княгине фривольно по церемониальным меркам, — не сводите с этой юной барышни глаз — как бы её не затянуло в дымные клубы любителей свободной словесности.

Замечание — острое и прямолинейное, обращено, очевидно, вовсе не к княгине, а ко мне — дочери революционера. Так просто, словно бы шуткой, император дал мне понять, что, несмотря на череду помилований, свободомыслие приемлемо лишь в рамках, угодных государству.

Это, быть может, должно было оскорбить меня, но я лишь шире улыбнулась. Подобные замечания мне по нраву — во мне увидели личность, характер, достойные пристального внимания.

Княгиня, всё так же под руку, словно бы я могла куда-то сбежать, увела меня от их величеств, предварительно собственноручно опустив мою вуаль. Только сейчас я осознала, что Елена Павловна представила меня буквально «под шумок», пока гости заходили в залу и выстраивались с двух сторон, ожидая посла. Это был не тот тип мероприятий, когда каждого громогласно представляют ещё на входе, дворянам пришлось попридержать титулы — герой дня один лишь посол.

И вот загремел

оркестр, торжественно открылись золочённые двери, и, под аккомпанемент многочисленных титулов, в залу вошёл германский посол в сопровождении свиты.

Состоялся традиционный обмен подарками, императрица, будучи до брака германской принцессой, кратко поговорила с послом о родине, после же начался банкет.

— Отчего же ты не ешь? Не нравятся угощения?

— Едва ли хватающие всё подряд господа мыли руки… — ответила прежде, чем осознала, что с её высочеством о таком говорить не стоит. Но княгиня обидчивостью не отличалась, хохотнула, а после даже добавила совершенно фривольное:

— И правда, кто знает, где эти руки побывали в момент очередного приватного разговора… Не смотри на меня так, ma chere, двор полон подобных мерзостей, и чем раньше ты об этом узнаешь — тем лучше. Никогда не соглашайся на promenade без свидетелей.

— Не думаю, что уединение с каким-либо мужчиной возможно…

— Сейчас говорит твой разум, а однажды верх возьмёт сердце.

Какой-то слишком уж фривольный тон приобретает беседа и, зная всё, что говорят о Елена Павловне, могу точно сказать — это не её стиль, а значит, она прощупывает почву, пытается понять, кто я есть и с чем меня съесть…

Впрочем, надеюсь, последнее просто удачная рифма, ведь княгиня — именно те связи, которые мне и нужны, а потому лучше бы стать ей другом, а не закуской.

Глава 6

Санкт-Петербург

Зимний дворец

Тётушка заприметила Демида, стоило ему — через коридор для слуг — войти в залу. На приветствие посла он опоздал, ожидал выговор, оттого поначалу бегал от тётушки по всему залу. В один момент извечная толпа вокруг неё расступилась, и Демид заметил — она не одна. Вуаль не стала препятствием — он узнал графиню по стану, что врезался в память, как острый нож в податливое дерево.

Ноги сами понесли его вперёд, и вот он уже целовал руку тётушки. Поднял на неё глаза: она смотрела хитро, словно знала — поймала на живца.

— Представьте, драгоценная, — попросил. Наряд графини поразил — модный французский берет, обшитый камнями, покрывал голову, из-под него свисал ажурный шарф, полы которого графиня изящно накинула на плечи, закрывая шею. Вуаль же не давала разглядеть лица, и вкупе всё это выглядело до боли завораживающе — взгляд впитывал каждую проявившуюся сквозь покрывала чёрточку, жаждуще формируя туманный образ.

— И вовсе не к «любимой тётушке ты подошёл», — хохотнула Елена Павловна. — Милая Лиза, это мой племянник — Демид Михайлович Воронцов…

— Сын бывшего наместника? — голос графини был тих, Демид пытался высмотреть выражение её лица сквозь вуаль, понять, узнала ли она его. Но графиня словно бы смотрела куда-то в сторону, руку для поцелуя не подала.

— Имею честь…

— Мои соболезнования, — проговорила она, впрочем, в голосе её сожаление не слышалось. — Где захоронили вашего батюшку?