Его Искушение
Шрифт:
— Злющему Монголу не нравится быть нянькой у игрушки хозяина?!
Даже не отвечает. Просто берет меня за талию, поднимает словно во мне веса нет, а я вскрикиваю и цепляюсь за мощные плечи, которые обтянуты черной кожей куртки.
Лишь на мгновение ощущаю, что меня обняли, в нос ударяет горькая смесь из запахов ментола и цитруса.
Агрессивный, дикий, необузданный мужчина замирает со мной на руках. Ожидаю, что он меня шмякнет со всей силы о сиденье, но этого не происходит.
Монгол усаживает меня мягко,
— Послушай, я же не убила твою собаку и не прикопала на заднем дворе?! Ты можешь вести себя со мной не так враждебно?
Неожиданно длинные пальцы накрывают мой рот.
— Просто молчи. Испарись. Исчезни.
Накрываю его руку своей, пытаюсь отодрать от лица, но внезапно от соприкосновения наших пальцев меня током бьет, и Монгол сам отдергивает руку, а я смотрю, как он захлопывает дверь, как садится за руль, рассматриваю широкий темный затылок. Почему-то внутри проскальзывает нечто странное, несмотря на всю дикость нрава восточного мужчины, я не чувствую в нем угрозы.
Монгол не из тех, кто бьет в спину, он идет напролом. Не знаю, почему в воспоминаниях всплывает вихрастый мальчишка из далекого прошлого. Все детдомовцы обзаводятся шипами, иглами, которые ранят и вспарывают любого, кто посмеет приблизиться и пожелает прикоснуться.
Мальчик из моего прошлого был таким. Когда-то он больно ранил словами, а потом пришло понимание, что защищал. Берег так, как умел, и порой, прогоняя меня в свою комнату, на самом деле он спасал меня от пьяного буйства муженька Жабы.
Тогда я не знала, не догадывалась, ненавидела, а потом… потом, когда все поняла, когда теплое чувство начало зарождаться глубоко внутри, его не стало.
Опять слезы жгут глаза, и увидев в зеркале заднего вида его непроницаемые очки и свое отражение в них, я почему-то чувствую тяжелый взгляд Монгола на себе и проговариваю тихо:
– Я бы все отдала, чтобы исчезнуть, испариться, но мне не дали такого шанса.
Молчание в ответ, а у меня странное чувство. Словно я вернулась в прошлое и впервые встретилась с разгильдяем, который был за главного у “питомцев” Жанны, как моя тетка называла нас. И поведение Монгола очень напоминает повадки моего друга.
Есть такие мужчины, которые, чтобы защитить, отталкивают.
— Как тебя зовут?
Спрашиваю неожиданно для себя.
— Монгол.
— Это ведь не твое имя, а прозвище. Я хочу знать имя.
Воздух в автомобиле наэлектризовывается и меня прикладывает тяжестью и тьмой энергетики этого восточного мужчины, а его ответ заставляет в ужасе отпрянуть, вжаться в сиденье.
— У Палача нет имени.
Глава 34
— Buon giorno, mia cara!
Теплое приветствие итальянки и звонкий поцелуй в воздух рядом с щеками. Мэйк нельзя
— Как всегда изысканна, Рора!
Легкий акцент и растягивание гласных на особый манер. Принимаю похвалу очень необычной женщины, которая правит в своем доме от кутюр лучше любого биг босса.
— Я всегда выбираю лучшее, Донна, вы знаете.
Подмигивает лукаво. Любому творцу, достигшему вершин, приятна оценка собственного мастерства. Женщина, владеющая брендом в баснословную стоимость, улыбается, взмахом головы откидывая выбеленные пряди с лица. Ей далеко за пятьдесят, но выглядит она эффектно, если не сказать эпатажно, одетая во все белое.
— Mia cara, я уже знаю, что эти nuova ricca сделали тебя своей музой! Это просто возмутительно!
Донна говорит всегда очень экспрессивно, размахивая руками и демонстрируя свой итальянский нрав. Как и любой делец, она весьма жестока, поэтому, когда женщина опять поправляет белокурую прядь, я понимаю, что мой контракт на волоске в буквальном смысле. Плохой знак. Не нравится ей то, что произошло.
— Донна, дорогая, я сама была в полном шоке, но ты ведь знаешь, что для любой модели стать провозглашенной музой знаменитого дома кутюр — честь. Это не то предложение, которое можно не принять.
Щелкает пальцами с длиннющими ногтями.
— Вот так бы и отходила тебя плеткой!
— Я всего лишь инструмент в руках великих творцов, мое дело продвигать идею модельера в массы.
– Умеешь зубы заговаривать! Чертовка! Bene, — жест в сторону кофейного столика, приглашает присесть.
Определенно хороший знак.
— Пусть не думают, что подсуетились и увели тебя у меня!
Улыбаюсь еще шире. Здесь, в белоснежном кабинете гуру моды, мы ведем беседу за чашечкой горького американо как лучшие подруги, но лед хрупкий.
Отсюда можно выйти в роли главной модели показа, а можно уйти ни с чем. Как и любой творец, Донна склонна к быстрой смене настроения, поэтому и Ридли так беспокоился, посылая меня на переговоры, а это именно они и есть.
Владелица топового бренда бросает на меня острый взгляд. Оценивает. Она решительна и безжалостна, а сейчас идут перестановки, а значит, контракт могут спустить на тормозах.
— Вellezza, просто красавица.
— Grazie, Донна.
— Это не комплимент. Что-то в тебе изменилось.
Прищуривается и, как хищная птица, подается вперед.
— Не могу понять, но что-то не так. Ты перестала быть… как сказать…
Чуть не ляпаю “девственницей”?!
— У тебя выражение лица изменилось. Всегда отличалась кошачьей грацией, но сейчас… стала женственней и эти глаза…
Делает глоток из белоснежной фарфоровой чашки с золотым принтом солнца.
Поджимает губы, а я настораживаюсь. Не самый лучший знак, хуже только если она поднесет руку к подбородку и закусит мизинец.