Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1
Шрифт:
— Где-то секунд пятнадцать, может чуть меньше, тебя не было видно. А потом на миг над водой твоя голова показалась. Что странно, глаза у тебя все время закрыты были. Ты будто бы ото дна отталкивался. Покажешься на миг, потом пропадешь. И так, пока до берега не добрался. Там уж мы с Коляном в воду бросились тебе помогать. Кашлял ты, конечно, страшно. Вода из тебя вытекала. Я думал, ты легкие прямо там выкашляешь. Короче, зрелище было не для слабонервных. Так что ты давай-ка, Егорка, лучше плавать для начала нормально научись, а потом уж на глубину
— Да ладно, умею я плавать, — хмуро буркнул я, умело изобразив обиду. — Просто вода холодная была. У меня все тело свело и дыхание сперло.
— Фиг там. Ты только по-собачьи и умеешь. А ты попробуй кролем или брасом. Слабо? — сразу заерепенился Серега.
— А вот и не слабо, — возмутился я. — Я хоть сейчас могу и кролем, и брасом. На что спорим?
— На бутылку лимонада! — сразу выпалил Серега, словно только этого и ждал.
— Разбивай! — и я подал ему руку.
Он ее крепко обхватил своей, а потом ребром другой разбил наше рукопожатие.
— Ну все, чувствую я сегодня еще лимонадику попью! — весело воскликнул Серега, поглаживая в предвкушении живот.
— Это мы еще посмотрим! — не менее задорно возразил я. — Только, чур, не на Базовском пруду. Что-то мне там купаться расхотелось. Давай до Волги сгоняем?
— Да ты там в «лягушатнике» будешь плескаться. Так любой дурак сможет, — настороженно парировал Серега.
— Никаких «лягушатников». Я на глубину заплыву. Пойдем туда, где плавкран песок на берег загребал. Там сразу после захода яма начинается.
— Не, Егорка, — вдруг осадил самого себя Серега, — давай-ка лучше ты будешь заходить по мелкоте. Если ты сразу в яму плюхнешься, мне тебя не вытащить будет. Я потом себе всю жизнь этого не прощу. Зайдешь по шейку и покажешь, уговор?
— Уговор! — широко улыбнувшись, подытожил я.
Мы быстро спрятали опустошенные бутылки под Серегину сарайку, закрыли дверь с калиткой и, оседлав велосипеды, помчались на Волгу. На часах было начало пятого, на улице стояла самая настоящая летняя жара. Жара первого июньского дня 1985 года. Впереди меня ждала матушка-Волга, а возможно, что и целая новая жизнь, полная ярких событий и незабываемых впечатлений.
От наших домов до реки по прямой было около полутора километров. По дороге же, которая широкой дугой огибала хлебную базу, получалось что-то около двух. На велосипеде это расстояние покрывалось минут за семь-десять. Я изо всех сил давил на педали. Мне не терпелось увидеть наш берег таким, какой он был раньше.
За чудесным бором, устремившимся к голубым небесам высокими, песочного цвета, стволами мачтовых сосен, раскинулся широкий и длинный песчаный пляж. Он, конечно, был искусственного происхождения, но это никак не умаляло его ценности. Дело в том, что раз в несколько лет к нашему берегу причаливал плавкран и выгребал со дна песок, раскладывая его на берегу огромными высоченными кучами. А затем этот самый песок при помощи бульдозера грузили на КАМАЗы и увозили на ближайший кирпичный
Это был настоящий рай для таких мальчишек, как я. Мы бегали по этим кучам, скатывались с них, карабкались по крутым склонам, остающимся после работы бульдозера, да и просто забирались на самые верхушки и загорали. Чертовски приятно было, выбежав из прохладной воды, плюхнуться животом на горячий песочек и сгрести его руками к груди. Тело тут же согревалось и через минут пять можно было вновь бежать в воду. А купаться мы любили подолгу, пока губы не посинеют и зубы не начнут выбивать дробь.
В воде всегда развлечений хватало. Особенно если приехал на Волгу большой и веселой компанией. Мы иногда ловили бревна, каким-то образом попавшие в реку и, оседлав, пытались на них удержаться или даже нырнуть с них. Любили гурьбой плавать на матрасах и надувных подушках. Ныряли с маской, прыгали с рук или плеч, играли в догонялки или водный футбол, соревновались, кто дольше продержится или проплывет под водой, строили песчаные крепости, делали плоскими камнями «блинчики» на воде, а также выдумывали множество других развлечений, доступных только в светлом детском возрасте.
После развала союза добыча песка постепенно остановилась, песчаные кучи пропали, а местность, где они находились заросла травой и кустарником. И к моему пятидесятилетию о былом великолепии свидетельствовала только узкая полоска песка, тянущаяся до полуразрушенного причала бывшей хлебной базы. На этом самом причале когда-то баржи загружались зерном, передаваемым от элеваторов до берега по длинной транспортировочной ленте, подвешенной высоко над землей. Все это ушло вслед за канувшей в Лету страной.
И сейчас я всеми силами стремился вновь увидеть былое великолепие, былую бурную деятельность и широкий песчаный берег, заполненный загорающими и купающимися людьми. Именно поэтому я и давил что есть сил на педали своего оранжевого Орленка.
И вот уже последний поворот, который скрывает от меня столь желанную картину. Я еще не видел те огромные песчаные горы, которые скрывались за кромкой соснового бора, но уже слышал крик чаек, многочисленные радостные возгласы отдыхающих и плеск волн, накатывающих на песчаный берег от очередного прошедшего по фарватеру корабля.
А еще я услышал рев двигателя. Его невозможно было не узнать. Это был бульдозер, на котором работал дядя Боря, отец Мишки Борисова. Если говорить уж совсем начистоту, то это был совсем не бульдозер, а Польский фронтальный колесный погрузчик L-34 (Стальная воля). Но мы все его называли просто «бульдозер». И Мишкин папа был не против. Он лишь ухмылялся и качал головой, когда, порой, слышал, что его чудо-машину сравнивают с обычным бульдозером.
И сейчас я определенно и без каких-либо сомнений был уверен, что в этот субботний летний день дядя Боря вновь, как много лет тому назад, с серьезным видом сидит за рулем своего погрузчика, и засыпает огромными ковшами песок в кузов очередного КАМАЗа.