Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1
Шрифт:
Обратная дорога почти все время шла в гору, поэтому на возвращение к дому тратилось всегда гораздо больше времени. Где-то на полпути вся наша дружная ватага остановилась у колонки. Основной подъем был позади, и мы изрядно выбились из сил. Ужасно хотелось пить. Да и охладиться не мешало. Поэтому мы всей оравой подбежали к колонке, намочили волосы холодной водой, а потом каждый по очереди приложился к трубе и вдоволь напился.
Я, если честно, с сомнением и даже некоторой опаской смотрел на ребят, которые жадно хлебали воду из-под крана. Но, вспомнив, что в детстве я это делал чуть ли не каждый летний день, я плюнул на опасения
Может вода в то время была чище или же моя пищеварительная система прочнее, или тому виной мой очень подвижный образ жизни, но в детстве я никогда не чувствовал особого недомогания из-за некипяченой воды, текущей из уличных колонок.
Утолив жажду, мы поехали дальше и уже через пять минут поворачивали к нашим домам. Здесь кипела своя особая бурная вечерняя жизнь. Пивной ларек уже закрылся, и мужики переместились во двор за столик. От него раздавались громкие щелчки, возбужденные полупьяные возгласы, а иногда доносились лихие выкрики: «Рыба!». Старшее поколение, а по факту, мои ровесники, играло в домино. Причем довольно-таки азартно. При этом почти каждый из них отхлебывал из поллитровых банок пиво, которым они щедро запаслись впрок.
Из одного из приоткрытых окон соседнего дома доносилась музыка. Похоже, кто-то включил на полную громкость магнитофон или радио, и на весь двор звучала песня Антонова «На улице Каштановой». Эта атмосфера обычного советского двора была настолько теплой, уютной и домашней, что мне даже на миг захотелось вновь стать пятидесятилетним и посидеть с мужиками за тем столом, поиграть в домино, поговорить взахлеб обо всяких пустяках и послушать душевные мелодии.
Миновав первый двор и заехав в следующий, который как раз и относился к моему дому, я поискал глазами Никитина. Не обнаружив ни его, ни кого-то из его друзей, я облегченно выдохнул.
Договорившись с друзьями, что после ужина мы все снова встретимся во дворе, я поехал к своему подъезду. В этот раз я не оставил велосипед под лестницей. Пока конфликт с Никитиным не исчерпан, лучше не рисковать и не оставлять своего железного коня без присмотра. С трудом затащив своего «Орленка» на четвертый этаж, я постучался в дверь.
В квартире дым стоял коромыслом. Похоже, что отец перешел с пива на водку и, пребывая уже в довольно хмельном состоянии, начал курить у себя в комнате. Я с опаской покосился на его дверь. Но тут вдруг услышал звуки гитары, доносящиеся из комнаты отца. Он довольно сносно распевал песню «Шаланды, полные кефали». Она была одной из его любимых. Я с облегчением выдохнул. Похоже, что батя сегодня в довольно поэтическом, а значит относительно хорошем настроении и пока можно не ждать от него особых грубостей и откровенной жестокости.
— Мам, есть что поесть? — полушепотом произнес я дежурную фразу.
Мама, которая была тоже немного подшофе, поманила меня на кухню, предварительно показав на ванную. Я намек понял и, сполоснув руки, уселся на табуретку в свой любимый угол.
— Тебе картошки или супа? — спросила мама, тепло поглядев на меня и потрепав по волосам. — Причесался бы, да голову, хотя бы, помыл, — заметила она, — а то вон, как батька, в двадцать лет полысеешь.
— Супу и картошки, — я весело подмигнул маме и побежал в прихожую причесываться.
Ее
И тут дверь в комнату отца открылась. Похоже, что он все-таки услышал, как я пришел.
— Егорка, ну-ка поди сюда, — добродушно прикрикнул он и махнул рукой в свою комнату.
Я отложил расческу и зашел внутрь, пытаясь сообразить, что на этот раз взбредет бате в голову. Убранство его комнаты было вполне спартанским: справа у стены стояла кровать, слева — шифоньер и стол, расположившийся ближе к окну. А между спинкой кровати и дальней стеной виднелся торшер с двумя абажурами. Комната была самой маленькой в квартире и представлял собой довольно узкий и вытянутый аппендикс, зажатый между кухней и большой комнатой.
Я сел на единственный стул возле стола, а отец — на кровать.
— Ну что, Егорка, — немного заплетающимся голосом проговорил отец. — Сейчас будешь учиться играть на гитаре. Иначе девчонки любить не будут. — Прервал он готовые вырваться у меня возражения.
Ну, будь по-твоему, батя, подумал я. Сейчас я тебе покажу мастер класс из будущего. Играть я научился в четырнадцать, сразу же после смерти отца. И после этого с гитарой уже не расставался.
Отец начал мне показывать простейший аккорд ля-минор. Причем, когда он провел большим пальцем по струнам, я услышал, что гитара беспощадно расстроена. Это была обычная шестиструнная Ленинградка, от которой можно было не ожидать чего-то особенного. Но, как бы то ни было, это была гитара. А на гитаре я умел играть хорошо.
— Ну что, понял? — прищурившись, спросил отец.
— Ага, — ответил я и с готовностью протянул руку.
— Ну давай посмотрим, что ты понял, — усмехнулся батя и протянул мне инструмент.
Я поставил аккорд Am. Струны были жестковаты, но пальцы вполне справились. Я понимал, что схлопочу мозоли на подушечках, но мне было все равно. Играть на гитаре в одиннадцать песни из будущего — о таком я даже мечтать не мог.
Я провел по струнам большим пальцем левой руки и хитро посмотрел на отца. Тот удивленно мотнул головой и усмехнулся. А в следующую секунду, когда он увидел, что моя рука потянулась к колкам, он предостерегающе прикрикнул:
— Не трогай! Я ее целый час настраивал.
Похоже было на то, что батя взялся за настройку инструмента после того, как оприходовал баллон пива. Гитара звучала отвратительно.
— Пап, ты мне доверяешь? — улыбнувшись, сказал я и посмотрел отцу прямо в глаза.
Отец вновь удивленно посмотрел на меня. Раньше я себя так дерзко в его присутствии не вел. После продолжительного молчания он ответил:
— Если ты мне ее расстроишь, всю неделю дома сидеть будешь, понял? — его брови грозно сошлись к переносице.
— А если еще лучше настрою? — нисколько не смутившись, спросил я.
Отец покопался в кармане и что-то мне протянул.
— Тогда вот, рубль получишь, — и он показал мне металлический олимпийский рубль 1977 года.
— Договорились, — широко улыбнувшись, ответил я.
И тут вдруг в комнату заглянула мама.
— Егор, иди кушай, а то суп остынет, — с беспокойством поглядев на отца, сказала она.
— Мам, я сейчас, только гитару настрою.
— Ч-что? — заикнувшись спросила мама со все возрастающим беспокойством в голосе.