Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1
Шрифт:
И лишь когда я услышал позади подозрительное шуршание, то мне сразу все стало ясно. И я тут же проклял себя за свою беспечность, и за то, что не просчитал заранее все варианты.
Чья-то рука обхватила меня за горло и попыталась слегка придушить. Никитин тут же, осклабившись, двинулся в мою сторону. Дело могло принять весьма скверный оборот, если бы не одно «но»…
Как только я почувствовал, что чье-то предплечье легло на мое горло, сработал рефлекс, выработанный годами тренировок. Рука с болтом сама выскочила из кармана, а тело слегка ушло вправо, чтобы освободить область для атаки. А дальше все, как по накатанной. Два молниеносных удара
Но дальше разглядывать его у меня совсем не было времени. Я услышал спереди утробное рычанье. Похоже, что Никитин не вразумился увиденным и решил все-таки напасть. Я сделал небольшой перекат в сторону кучи песка и, захватив пригоршню в левую руку, метнул его в сторону нападающего. Еще один перекат, чтобы уйти с направления предполагаемой атаки и после этого быстрая оценка ситуации.
Никитин на миг затормозил, отплевываясь и усиленно вытирая глаза. Попал я не слишком метко, так что зрения полностью лишить его не удалось. Но мне было достаточно и того, что он замешкался на пару секунд. Еще один перекат к Никитину и отработка точных ударов: голень, внешняя часть бедра. Небольшой приставной шаг в сторону, полуоборот корпуса и еще два удара: пах, солнечное сплетение. А после этого пара контрольных по спине. Все прошло так же быстро, точно и эффективно, как и с Орешкиным.
Хоть силы в моем теле было и немного, но железный болт, прилетающий в причинное место — это весомый аргумент даже в слабых детских руках.
Я, соблюдая безопасную дистанцию, присел на корточки и наклонился к скорчившемуся на земле Никитину, не выпуская при этом из поля зрения и Орешкина.
— Вова, ты меня слышишь? — холодно спросил я.
В ответ я услышал натужное завывание.
— Отлично. Послушай, я не желаю тебе зла. И ты это прекрасно знаешь. Но если ты еще раз нападешь на меня или на кого-то из моих друзей, ты очень сильно пожалеешь.
Никитин резко дернулся в мою сторону, но, похоже, боль в паху оказалась сильнее его жажды мести, и он снова скрючился и глухо застонал. Я быстро подскочил к нему и еще раз со всего размаха ударил болтом по внешней стороне бедра. В ответ раздался дикий крик. Я не понаслышке знал, что это очень болезненный удар.
Отпрыгнув на безопасное расстояние, я продолжил:
— Вова, послушай, мы с тобой в чем-то похожи. Я ведь тоже могу быть жестоким. И перед тобой пресмыкаться не собираюсь. Мой дед под Сталинградом погиб, а отец в разведке в восточной Германии служил. У меня в жилах течет кровь победителей, понимаешь? Я не отступлю. Зачем нам и дальше друг друга калечить? Сделаем вид, что ничего не было. Ты просто упал. Я тут не при чем. Никакого унижения. Серега никому не расскажет. Орешкин тем более. Как тебе такой вариант?
Никитин громко застонал, но попыток напасть больше не делал.
— Будем считать, что это «да», — спокойно продолжил я, поднимаясь на ноги. — И советую тебе поскорее приложить лед, ну или что-нибудь из морозилки к своим причиндалам. Это должно помочь. Да, и выпей аспирина с анальгином, что-ли.
Я
— Серый, все нормально, — успокаивающим голосом произнес я. — Вилы здесь точно не понадобятся. Кстати, ты сам теплицы сможешь закрыть? А то этих ребят нельзя без присмотра оставлять.
— Егорка, я сейчас. Я мигом, — засуетился Серега и исчез за калиткой, откуда через пару секунд вновь раздалось громкое шуршание целлофана.
Первым поднялся на карачки, а потом и на ноги Орешкин. Он явно услышал мой совет насчет морозилки. Бросив растерянный взгляд на меня, а потом на постанывающего Никитина, Димка в полусогнутом положении зашагал прочь и вскоре скрылся за поворотом. Вовка же все еще продолжал лежать на земле.
У меня закралась было мысль, что я с ним переборщил и придется вызывать скорую. Беспокойства в моем взгляде, неотрывно следившем за Никитиным, сразу поприбавилось. Подходить близко к нему я не планировал. Кто знает, что у него на уме или в карманах? Но поинтересоваться насчет самочувствия стоит. Да и оставлять его здесь одного в таком состоянии точно не следует.
Но только я хотел спросить у Никитина про самочувствие, как тот начал медленно подниматься на ноги. Было видно, что ему очень больно. Однако нескоординированных и хаотичных движений не наблюдалось, на бок он не заваливался, а это значит, что травм головы нет. Я почему-то опасался, что он как-то неловко ударился при падении.
Вовка поднялся с земли и, ни слова не сказав, поплелся в том же направлении, что и Орешкин. Через полминуты его скрюченная фигура исчезла за поворотом.
Ко мне подошел Серега.
— Егорка, я думал они тебя убьют, — ошарашенно проговорил он.
— Не убили же, — улыбнувшись, ответил я.
— Угу, — угрюмо поддакнул Серега, — пока…
— Думаешь, Никитин и дальше борзеть будет?
— Кто его знает? Он же отмороженный на всю голову, — опасливо пожал плечами Серега.
— Ну так я тоже не подарок, — ответил я, убирая болт обратно в карман.
Поглядев на правую руку, я увидел, что все ребро ладони превратилось в большой синяк. Я осторожно прощупал кость, пошевелил пальцами, потом всей кистью — переломов вроде бы не было.
Мое слишком слабое тело нуждалось в ежедневных тренировках. Но беда была в том, что я не знал, на какое время здесь задержусь. Если меня завтра уже не станет, то какой смысл напрягаться?
И тут же у меня в голове прозвучал голос моего старого боевого товарища:
— Егор, у тебя нет ничего, кроме этой самой секунды. Поэтому, сколько бы их у тебя не осталось, проживай каждую так, словно она последняя. И тогда любое дело, даже самое маленькое и незначительное, превратится в настоящий подвиг.
Это были очень верные слова. Так что к черту все мысли о продолжительности моей новой жизни. Буду жить так, словно я по-настоящему вернулся в свое детство, как бы фантастически это не звучало.
А это значит, что с завтрашнего дня, если он наступит, я начну посильные тренировки.
— Как ты круто их отделал, — восхитился Серега. — Где хоть ты так драться научился?
— Сам не понимаю, — пожал я плечами. — Все как-то само собой получилось. Это я, видимо, от страха.
— Ага, так я тебе и поверил. Еще скажи, что ты от страха плавать за один день научился, — съерничал Серега.