Экс на миллион
Шрифт:
— Жив? — хрипло спросил Осю. — Что с Изей?
Изосим смотрел перед собой остекленевшими глазами. Взгляд его упирался в размозженную голову Радика. Изо рта татарина пар не вырывался. Мертвец.
— Ося, очнись! Не время зависать! Жмуров, что ли, не видал?
Осю вырвало на снег. Он силился подняться, но рука то и дело оскальзывалась.
— Это, это… — зачастил он, оставив попытки подняться и указывая на бывшего дворника.
Я схватил его за шиворот и поставил на ноги.
— Ося! Некогда тупить. Нужно все здесь прибрать. И Изю спасать.
Напоминание
— Дышит!
— Хватаем его и потащили в дом.
Хватаем — сильно сказано. Ося плелся за мной, придерживая Изины ноги и шатаясь.
Ввалились в дом, в половину Марьи Ильиничны. Я опустил еле дышавшее тело на стол. Подскочили женщины. Завыли в голос.
— Промойте ему раны кипяченой водой, — попросил я. — И попробуем разобраться, что да как.
— Ой, дура я, дура! Еще ругалась, что не идете на баррикады, — заголосила наша хозяйка. — Что же с вами мальчики? Кто посмел?
— Во всем виноват дворник, Марья Ильинична, — устало и нехотя ответил я.
Глава 12
Каждый должен заниматься своим делом
С Изей дела обстояли не важно. Точно сотряс, гематомы на башке и, похоже, закрытые переломы. А Ося отделался легким испугом. Треух на голове спас. И накинутый на плечи полушубок с подбитыми ватой плечами. Предплечья у него посинели, но руками мог шевелить. И ногами. Когда в чувство пришел. Беспокойство за друга вернуло его к жизни. Вид Изиной разбитой головы и жуткого отека на пол-лица заставил позабыть на время страшные картины разлетающихся чужих мозгов. Чем я и воспользовался, чтобы придать ускорения двигательным функциям потрясенного парня. Обошёлся одними словами, хотя были мысли о леще животворящем.
— Изосим, хорош глазеть на раны! Доктор Изьке нужен. И я знаю, куда податься. Тут недалече.
— Ты оставишь нас одних? — по-английски спросила Анна. С вызовом и сверкая глазами.
— Какой у меня выбор? — парировал я тихо и твердо.
— У тебя рубашка в крови. Переоденься!
Моя любовница брезгливо или недовольно поджала губы и сморщила свой лобик, что мне категорически не нравилось. Как старушка, право слово. Есть такие девушки в разных селеньях — молодые, а лоб в морщинах, когда эмоции захлёстывают.
Не желая вступать в ненужные препирательства, я умчался заметать следы, накинув бекешу поверх испачканной рубашки. Поманил за собой Оську. Поручив ему заново заколачивать окно, прибрал гирьки свои смертоносные, летучие. И под аккомпанемент ритмичного стука молотка затащил во двор трупы, все четыре оставшихся тела, включая дурного дворника. Попозже выкину их где-нибудь на углу. Судя по всему, такого «добра» по Москве сейчас хватало с избытком.
Споро добежал до перекрёстка и выглянул. Обычно оживленная, Пречистенка поражала безлюдьем с редкими солдатскими патрулями. Рельсы заметены. Снег почернел. Неподалеку жгли остатки разломанных вывесок, спиленные
«Как не ныкайся, здесь я Изю не пронесу. Или на старых „гостей“ наткнусь. Или на солдат. Я что, армейских не знаю? Да меня мигом схватят с таким-то грузом на руках».
Твердо решил для себя, что Изю нужно доставить к Плехову. Значит, нужно изыскать возможность пробраться вдоль четырех кварталов. Или насквозь. Последнее — сомнительно. Ворота, калитки всех домов заперты. Все обыватели, как и мы, отсиживаются по домам за глухими заборами.
«По Остоженке двинем. Там, вроде, не стреляли».
— Ося! Сейчас берем Изю и тащим его к доктору. Я понесу на руках. Ты впереди. Дистанция метров двадцать. Если патруль или непонятная группа людей, сразу возвращаешься назад, и думаем, как прорваться.
Вернулся в дом. Зарядил свежей обоймой браунинг. Протянул его Анне.
Англичанка смотрела на меня так зло, что впору заволноваться, вручив ей оружие.
— Анюта, верь, я вернусь! Давай покажу, как снимать с предохранителя.
Аня выдала тираду, которой я не понял. Видать, обматерила меня на великом, могучем английском.
«Нужно будет потом спросить. Упущеньеце с моей стороны! Изучение любого языка начинается с матюгов».
Есть бабы, с которыми хоть в разведку, хоть на танцы, где за углом тебя хулиганы поджидают. Такой что ни скажи, ответит: «я с тобой». Или «чем помочь?». Или молча перезарядят тебе ствол. Без упреков, без лишних вопросов. А есть такие, как Анька. Такой нужно ответить на сто вопросов, убедить, что так нужно, что иного выхода нет и… все равно остаться виноватым. И уйти, неся на плечах груз этой вины, которую тебе не один раз припомнят. Если коротко: есть женщины-матери или друзья-соратницы, а есть женщины-любовницы. С такими в постели хорошо, а по жизни не очень. Вот и Анька, похоже, из таковских, из постельно-усладных.
— Ты на меня глазами не сверкай, дорогая! Сам погибай, а товарища выручай. Так у нас, у русских, заведено, — ответил я, не собираясь больше оправдываться, и пошел устраивать Изе носилки.
Пригодилось пальто-поло, которое я себе прикупил по совету своего домашнего стилиста Марьи Ильиничны. Положили на него застонавшего Изю и, подхватив с обеих сторон с края, потащили на двор. Осе было больно и трудно, но он держался. Выглядел он на удивление собранно. Не так, как получасом раньше. Красава, что сказать.
— Сейчас до угла с Остоженкой доберемся, а дальше я сам понесу, — успокоил я парня.
Дошли не спеша. Остоженка, как и Пречистенка, вымерла. Ни традиционных нищих у церкви Воскресения Словущего, ни насельниц Зачатьевского монастыря, ни извозчиков, пересевших на сани по зимнему времени. И солдат тоже нет — и то хлеб. Нам-то всего метров пятьсот пройти, и на месте.
— Ося, клади Изю на землю и пробегись до ближайшего перекрестка.
Ося безропотно подчинился. Добежал до Полуэктовского. Вернулся.