Экс на миллион
Шрифт:
— Я хочу встречать Рождество в ресторане «Метрополь», — огорошила меня вдруг Анна минут через пятнадцать, после того как мы миновали залитый электрическим светом ресторан — единственный такой на всю Москву и, наверное, самый востребованный в праздники.
— Не получится, — развел я руками. — У Марьи Ильиничны общий сбор. Плеховы и Чекушкин придут. Им, с их домашним госпиталем, некогда к празднику готовиться. Ты тоже приглашена.
— Я хочу! — упрямо повторила Анна и снова сморщила свой лобик.
— Давай сходим на Новый год, — предложил я компромисс. — Вот прямо сейчас дойдем до «Метрополя» и закажем столик.
Англичанка поджала губы, но спорить не
Не пришла — и не пришла: баба с возу — кобыле легче! Наверное, думала мне подгадить по своей национальной островной традиции, да я не сильно-то и расстроился. Терпеть за праздничным столом постную мину и колючие взгляды — увольте-с. Очень вредно сие для пищеварения. А за столом-то было чем закусить. И поросёночек заливной, и всяка-разна нарезочка мясная, и груздочки в сметане, мелко накрошенные со сладким лучком, и тартинки с телятиной, и икорка черная трех видов. И рыба — куда ж без нее? Сосьвинская селедка, которой даже за царским столом не брезгуют, янтарный балык, двинская лососина в желе — глаза разбегались. И никаких тебе салатов, залитых майонезом. И без них, окаянных, жироприносящих, хватало, чем чрево потешить. Все по-русски, как предками заведено в незапамятные времена.
Так нагрузился, что, когда подали запечённого гуся с капустой, показалось — все, баста, карапузики, кончились в утробе посадочные места.
— Ой, силушки моей больше нет!
— Вздор! Ты гусика коньячком вовнутрь протолкни, — посоветовал мне осоловевший от обжорства Чекушкин. — Беды оно тебе не наделает.
— Как практикующий врач по внутренним болезням, подтверждаю методу дорогого тестя! — важно добавил Плехов и делом доказал свое утверждение.
Дошла очередь и до подарков. Были бы в доме детишки, раздербанили бы до застолья волшебные коробки под нарядной елкой — счастьем детства, украшенным конфетами, игрушками ручной работы и бумажными гирляндами, снежинками и прочей незатейливой выдумкой из женских журналов. Мы же отложили сей момент до десерта, в котором главным хитом программы была свежая клубника. Я получил две цепочки для часов, золотую и серебреную, от Марьи Ильиничны и Плеховых-Чекушкина. Повертел их растерянно в руках.
— У меня же часов нет.
— Улови намек, Василий, — хитро улыбнулась моя хозяйка. — Не хватает тебе часов для солидности. Всем ты молодец, но здесь у тебя дыра, — она ткнула в пустой карманчик жилета моей визитки.
«Наверное, она права», — подумал я, пожал плечами и пошел свои подарки раздавать.
Всем от меня достались разные безделушки. Только для Оси и Изи припас нечто особое. Выдал обоим по бекеше с галунами и «кубанке». Точь-в-точь как у меня. Будет у нас теперь единая форма. Мы же банда! Парни — мои с потрохами. Если и были у них раньше сомнения в отношении моей персоны, то после боя в переулке исчезли без остатка. Смотрели на меня влюбленными глазами и зачарованно. Как на былинного богатыря. Илья Муромец, да и только. Вышел в поле, махнул лапищей — и повалились, побежали басурмане. Скажу: «отдайте руку или самоё жизнь за други своя, то есть за меня». Отдадут без колебаний.
Мы не обсуждали случившееся. Ребята догадались, что слова благодарности тут не нужны. Лишние они. Все и так понятно. Лишь держась друг за дружку, сможем противостоять этому жестокому миру. Изя поправится. Они продолжат учебу с Марьей Ильиничной. И ждут нас дела серьезные,
Кстати, об учебе. Я как-то раз брякнул это словцо в присутствии нашей хозяйки. А она возьми да разозлись:
— Учеба? Фи, так говорить! Учение и только учение.
Вот так-то! Учиться мне и учиться. И все равно неучем останусь. И пишу с ошибками, и говорю все ж таки отлично от нынешнего времени. Никак не стать мне тут своим. Зато в Америке…
… Разбудил нас явившийся приходской священник. Окропил всех святой водой, дал приложиться к кресту и отправил в церковь. Пока собрались, время уже к ранней обедне. Сходили, отстояли, помолились, вернулись. Марья Ильинична принялась награждать прислугу, прибывших с поклонами знакомых женщин из богадельни, почтальона, приходящую прачку, ночного сторожа, которого мы во время восстания в глаза не видели. Явился не запылился как ни в чем не бывало. Получил свои копейки. Спросил у нас, не видали ли мы пропавшего Радика? Получив отрицательный ответ, выпил рюмку тминной у накрытого для гостей стола и отбыл. У меня сложилось ощущение, что выброшенные мною из Мансуровского трупы исчезли без следа. Никакого полицейского расследования — восстание все списало.
День тянулся и тянулся. Неинтересно. Визитировать мне было некого. Разве что Пузана проведать и узнать про мой нефальшивый вид на жительство? Ну его к черту, рожу каторжную!
— Ося! — окликнул я парня, кормившего с ложечки Изю, похожего на мумию в своих бантах и гипсе. — Что у вас с паспортами?
— А на кой они нам? Не было отродясь.
— Так и бегали без ксивы?
— Нас с детства все знают в Зарядье. И запись есть нужная в метрической книге. Ну, это так — на самый крайний случай. Если в полицию загремим.
Я обратил внимание, что общение с Марьей Ильиничной парням точно пошло на пользу. Из речи почти исчез блатной жаргон. Только мозгов, житейского опыта не прибавилось. Ничего, это дело наживное. А пока есть кому за них подумать.
— Как, по-твоему, вы со мной в Америку уедете? Заграничный паспорт как получить?
— Твоя правда. Не подумали.
— Надо бы заняться вам этим делом. И мне. Вы где записаны?
— О, это целая история. Я же не в Зарядье родился, а где-то у черта на куличиках, за Тверской заставой. А Изя у раввина был записан, которого выселили вместе с тетрадками.[2] Вот тетка и подговорила дьячка-пьяницу нас записать задним числом в книгу церкви Зачатья Святой Анны рядом с домом.
— И как же Изю записали? — развеселился я.
— Израилем, — удивился моему смешку Ося. — Вполне себе православное имя.
— То есть вы, получается, Изосим и Израиль?
— Выходит, так.
— Это хорошо, — задумчиво и многозначительно протянул я. — Тогда поузнавай, когда друг в няньке нуждаться перестанет, какие документы нужны, чтобы разрешение на выезд получить.
Изя пошевелил рукой, привлекая наше внимание:
— Что-то хотел сказать?
— Да, — голос слабый, а глаза горят. Одним словом, боец. — Не выпустят нас. Мы же военнообязанные. Документ нужен об освобождении.
«О, как! Неожиданно! Выходит, все ж таки придется снова на поклон к Пузану идти? Или попытаться через Беленцова попросить подпольщиков? У них, уверен, этот вопрос давно решен. На поток поставлен. Так и шастали через границу, если верить учебникам. Только где сейчас в Москве эти революционеры? Кого пристрелили. Кто сбежал. Не факт, что и Беленцов уцелел. Ладно. Об этом подумаем позже. После Нового года. Пузан от меня не убежит».
— Не выпустят? — я подпустил в голос строгости. — А хо-хо не хо-хо? Кто нас остановит?!