Эльфийская сага. Изгнанник
Шрифт:
— Смотрите все! Я покажу, как бьет настоящий королевский лучник, — донесся крик Эллиона справа.
Дзинькнула тетива, воспел эльфийский лук и стрела вошла в яблочко. Пущенная следом — расщепила первую и встала ей в хвост, сверкнув белоснежными перьями. По внутреннему двору, террасам и балкончикам прокатилась волна восторженных возгласов. Эридан скосил глаза на стену — Габриэл и ухом не повел, не шелохнулся, продолжая подпирать парапет локтями. Юноша покрепче обхватил себя и вздохнул. Похоже, темному, действительно не было никакого дела до обитателей приюта, их радостей, горестей, страхов
Воздух, насыщенный морозным покоем, жег легкие. Небо пятнали связки снежных туч. На шпилях башен трепетались синие стяги с серебряными лилиями. В ущельях гладких скал клубился жемчужный туман, по изломанным клыкам далеких хребтов текли мглистые тени раннего вечера. На западе пронзающе сверкали воды закованного в лед Торгорнона, а вдоль заледенелых берегов скользило воздушное облако. Именно это облако, а точнее — снежного барса и высматривали внимательные глаза Габриэла. Усатый господин края ледяных гор и печально вьющихся рек вскинул лохматую морду, встретился желтым взглядом с голубыми эльфийскими глазами, изогнул спину, зашипел и исчез в тени валуна. Темный воин улыбнулся — барс учуял, что раскрыт и ретировался.
— А, правду говорят, что вы были командующим армии исчадий ночи?
Габриэл повернул голову — рядом возникли девочка из солнечных и мальчик из лесных и с интересом его рассматривали.
— Правда, — спокойно ответил он.
— А, правда, что исчадия изгнали вас из королевства? — Спросил мальчик.
— Правда, — каменное лицо осталось невозмутимо.
— А за что? — Не отставали дети.
Левеандил и Рамендил от испуга переглянулись, руки сами потянулись к рукоятям.
— Эфель! Айрин! Оставьте господина в покое, — певуче крикнула эльфийка.
Она подплыла, как ладья по весенней волне, схватила непослушных детей за острые уши и извинилась с поклоном:
— Простите, господин, неразумных.
Габриэл промолчал. Быть может, он гневался, а может, страдал, но холодное мраморное лицо и идеально прямая спина не открыли его истинных чувств.
— Лорд Габриэл, — позвал Остин.
Владетель Ательстанда шагал по стене в светлом одеянии и нес длинный и тонкий сверток парчи, перемотанный алыми лентами.
Во внутреннем дворе шелестели стрелы, глухо бились о мишень. Звонко голосил Эллион. Перекликались дозорные. Горный ветер жег, как огонь. Сумрачные тени ползли по западному склону Драконовых гор. Вечерело.
— Я пришел принести извинения, — склонив голову в приветствии, начал одноглазый и поспешил прояснить недоумение Габриэла и двух солнечных братьев. — Вчера я незаслуженно обидел вас подозрениями. Слова Мардреда смутили меня, и я поддался страху. Сегодня Драба, сын Глоки очнулся и рассказал, что произошло в подвале прошлой ночью. Виверн вполз на склад через потайной ход и напал на его отца. Мастер Глоки доблестно сражался, но пал от яда клыков. Потом виверн напал на Драбу, откусил руку и уже собирался прикончить, но в этот момент спустились вы и спугнули тварь в темноту. Вы спасли Драбе жизнь.
— Забудем, — отмахнулся шерл.
— Как вам будет угодно. Но это не все. — Остин осторожно возложил длинный блестящий сверток на ладони и протянул парню. — Вчера вы просили об оружии. Вы правы, с мечом
Габриэл принял дар, размотал блестящие ленты, снял искристую парчу и, вынув меч из кожаных ножен, поднял перед собой. Серая с отливом серебра сталь полыхнула в сполохах закатного огня. В лезвии отразилась половина бледного бесстрастного лица с большим прозрачно-голубым глазом. Рамендил и Левеандил тихо ахнули.
Несомненно, меч был хорош — широкий, двуручный, с рукоятью из синего металла не менее шести дюймов, с круглым навершием и массивным удлиненным перекрестием. Похожий На-Эн поблескивал у Остина на бедре. Конечно, не легендарный Эттэль, отлитый из непробиваемой маэ-ро, но все же — лучше, чем ничего.
Темный эльф оценил клинок по достоинству и поклонился дарителю:
— Благодарю.
Воистину Остин был великодушен и добр. И пусть Габриэл был намного моложе, в этот миг он дал себе слово стать незримым опекуном и хранителем для светлого и душой, и телом сородича.
* * *
Зимняя тень наползла с вечно спящих гребней, закутав башни и крепости Ательстанд синим шелком, и окунула Горный приют в вечернюю тишину едва ль не с полудня. Однако, настроение у светлых сегодня было более, чем приподнято. Они собрались в главной гостиной, чтобы отпраздновать очередной эльфийский праздник. Принесли лютни и арфы, флейты и скрипки — закружились в танцах, завели высокими звонкими голосами печальные песни о былых временах.
Габриэл покачал головой и усмехнулся — у светлых каждую неделю праздник; то Ночь Звезд, то Цветочный Пир, то Начало Зимы, то Песнь Белого Заката и каждый сопровождался заунывными мелодиями и звонким хором чистых голосов. Нет, уж подобное не для него. А, впрочем, его никто не приглашал.
В камине догорали угли. Лампа на столе мигала золотом, одевая стол теплым светом. Снизу доносилась музыка оттенка холодной печали и тихий звон эльфийских куплетов, а за окном лютым холодом дышала зимняя звездная ночь. Пел свою песнь свирепый северный ветер, тревожа дрожью сонные заснеженные леса и взлохмачивая пики и ледяные возвышенности.
Габриэл подбросил полено в огонь, смерил комнату вдоль и поперек, вернулся к свету и замер, собираясь с силами. Уже несколько недель он готовил себя к испытанию. Испытанию сталью. Сердце отчаянно молило коснуться клинка и вспомнить, кем он был рожден; вспомнить, что в его жилах течет кровь великих эльфийских королей.
Дар Остина лежал в густом ворсе аллеурского ковра, отражая янтарные отблески горящих углей. Воин тенью скользнул к оружию и сел напротив, не сводя черных бездонных глаз с отсверкивающей пламя стали. Он не нарек оружие именем, не наделил искрой жизни, а значит — оставил без души. Пока его это устраивало.
Белая просторная рубаха слегка всколыхнулась, волосы ощекотали щеки — по комнате пронесся новый сквозняк. Он снял верхнюю, богато отделанную, одежду оставшись в тонком льне и черных узких брюках. На улице громко затрещало — где-то неподалеку сходил камнепад. Музыка ненадолго оборвалась, но через минуту заиграла с новым тоскливо-щемящим перезвоном.