Элизабет Тейлор
Шрифт:
«Ах ты, мерзавец, — возмутился Тодд. — ты только потому отказываешься, что твоя подружка Лиз тоже осталась дома».
Поскольку Тодд не смог уговорить ни одного из своих закадычных друзей, ему ничего не оставалось, как вместе с Артом Коном и двумя членами экипажа лететь в проливной дождь с грозой. Перед тем как отравиться в аэропорт, он шесть раз поцеловал напрощанье жену. С аэродрома он позвонил ей, чтобы снова попрощаться, на этот раз по телефону, и пообещал позвонить еще раз, из Тулсы, штат Оклахома, где запланирована заправка. Это обещание ему не суждено было сдержать,
По пути в Тулсу «Лаки Лиз»
ГЛАВА 12
Ранним субботним утром доктор Рекс Кеннамер и Дик Хенли на всей скорости неслись в Беверли Хиллз, со скорбной вестью о гибели Майка Тодда. Они хотели доехать до Элизабет прежде, чем она увидит первые страницы газет или же услышит о кошмарных подробностях катастрофы по радио. Они вошли в дверь ее спальни — Элизабет взглянула на них из постели и улыбнулась. Не проронив ни слова, врач шагнул ей навстречу. Заметив странное выражение их лиц, Элизабет тотчас поняла, что что-то не так.
«Лиз, дорогая».
«О Господи, — вскрикнула она. — Нет! Нет! Но может быть! Нет, боже мой, я без него не выживу!»Одетая только в полупрозрачную ночную сорочку, Элизабет стремительно выскочила из постели и с диким криком босиком бросилась через весь дом.
«Она кричала так громко, что даже соседи её услышали, — рассказывал Дик Хенли. — Она впала в жуткую истерику. Когда же Элизабет кинулась к входной двери, чтобы выскочить на улицу, доктор Кеннамер сгреб ее в охапку, и мы снова перенесли ее в постель. Ей надавали всяких успокоительных, и в конечном итоге она немного успокоилась».
Весть о гибели Майка Тодда всколыхнула весь Голливуд. Улицу перед домом Элизабет вскоре наводнили телевизионщики и репортеры со всего мира. Сюда же прибыло и подразделение полиции с «МГМ», чтобы преградить путь в дом непрошенным гостям.
Представитель студии Билл Лайон взялся переговорить с представителями прессы.Внутри дома собрались друзья по студии — Хелен Роуз, Сидни Гилярофф, Анна Штраус, а также Майкл Уайлдинг и Фрингсы, Курт и Кэтти.
«Там была еще одна дамочка, которую я сразу не узнала — на ней были красные брюки, голова обвязана шарфом, волосы накручены на бигуди, — вспоминала Анна Штраус. — Я не поверила собственным глазам — но это действительно оказалась Дебби Рейнольдс — она пришла забрать детей Элизабет к себе домой. Бедный Эдди Фишер, его тогда не было в городе».
Все собрались в спальне Элизабет — ей дали выпить, и между глотками спиртного она изливала душу и перерывах между рыданиями.
«Как я умоляла его не ехать, подождать еще день! Мне кажется, что ему самому не очень хотелось лететь. Он поднялся ко мне наверх и шесть раз поцелвал на прощанье. О господи, как мне жить дальше! Как я любила Майка, как он любил меня! Вам не понять, никому нс понять, как мы любили друг друга! Господи, почему я не полетела вместе с ним».
Элизабет причитала, произнося бессвязные предложения, вперемешку со всхлипами.
«Ну
«Я как наяву вижу эту сцену, — вспоминал Джеймс Бейкон. — Лиз напичкали транквилизаторами, она всю ночь напролет не сомкнула глаз и только пила, но, главное, как она была хороша!»
«Элизабет, не успев толком успокоиться, снова впадала в истерику», — рассказывал Билл Лайон.
«Мне еще ни разу не доводилось видеть человека, сломленного горем, — вспоминала Хелен Роуз. — Вся ее жизнь рассыпалась в прах, и слова были бессильны ее утешить».
Вскоре прибыл брат Элизабет, Говард, и ее родители, которые прервали свой отдых во Флориде. Представители «МГМ», Бенни Тау и Эдди Манникс, приехали выразить свои соболезнования, как и продюсер картины «Кошка на раскаленной крыше» Лоренс Вайнгартен. Где-то в середине их визита Элизабет снова впала в истерику, и Дик Хенли был вынужден снова вызвать Ричарда Брукса.
«Срочно приезжай сюда, — велел он, — Лиз орет как ненормальная. По-моему, она немного свихнулась».
Брукс немедля примчался в дом. Как только Элизабет его увидела, она снова принялась истошно вопить:
«Ты, сукин сын, — визжала она. — Ты, наверное, только затем явился сюда, как и все остальные ублюдки, чтобы проверить, когда же я, твою мать, снова начну сниматься!»
«Элизабет, я приехал проведать тебя, — возразил Брукс. — Мне искренне жаль, что случилось несчастье. И если ты больше не захочешь сниматься, что ж, это твое право!»
«Вот и не буду! Лучше я уйду из кино, — кричала Элизабет. — Идите вы все в задницу, и ты, и кино, и все на свете!»
Элизабет вдруг сказала о том, что наложит на себя руки. Она заявила, что без Майка Тодда ей не хочется жить и дня. Когда она в первый раз обмолвилась о самоубийстве, никто не принял этого всерьез. Казалось, это естественная реакция сломленного горем человека. Но Элизабет все не успокаивалась. «Я хочу умереть, — причитала она. — Я хочу умереть!»
Наконец не выдержала ее золовка Мара.
«Элизабет, как тебе не стыдно, — сказала она. — Ведь у тебя трое детей. Два сына и ребенок Майка. Твой долг ради них взять себя в руки, как бы плохо тебе ни было. Майк, знай он такое, ужасно разозлился бы».
Элизабет, тем не менее, никак не могла оправиться от удара. Она продолжала рыдать, и Дик Хенли засомневался, сумеет ли взять ее с собой на похороны.
Они должны были состояться во вторник, то есть два дня спустя после гибели Тодда, на еврейском кладбище «Вальдхайм» в Цюрихе, небольшом городке в штате Иллинойс, неподалеку от Чикаго.
Брат Майка Тодда, Давид Гольдбоген, объявил, что не будет никакой заупокойной службы, а только скромные семейные похороны с прощанием у могилы.
«Могила брата, сказал он, — будет отмечена лишь массивной копией «Оскара», высеченной из глыбы вермонтского мрамора весом в две тонны. Она будет девять футов в высоту и стоимостью в восемь тысяч долларов».
Майка Тодда-младшего предложение дяди повергли и ужас, а академия киноискусства пригрозила Судебным разбирательством. Гольдбогены умерили первоначальное рвение и, одумавшись, в конечном итоге выбрали для могилы Майку Тодду менее помпезный памятник.