Ёлка для Ба

Фальков Борис

– Атавизм, - подквакнул Ю, - анахронизм.

– Моя неприязнь порождена её неприязнью ко мне, - сказала мать.
– Я ведь помню, как меня принимали, когда я тут появилась впервые. Неприязнь была уже заранее, заранее не нравилась пятая графа моей анкеты. Не улучшило дела даже то, что чужая графа привезла ей в подарок родного внука.

– Что ж, графа, - заметил отец, - не графиня же.

Мать засопела.

– Да, тут ты не права, - возразила Изабелла, - в конце концов и у меня пятая графа выглядит иначе. Ну, и что?

– Пустое возражение, - заявила мать.
– Твоя графа

намного ближе ей, чем моя, это известно всем. Особенно графа твоей Жанночки-птички-певчей. Но ты лично тоже в этом доме на птичьих правах, что правда, то правда.

– Неправда, - обиделся Ю.
– Нас воспитывали в духе интернационализма, мы слыхом не слыхали о каких-то графах. И попробуй-ка кто-нибудь из нас скажи, например: тот армянин, который... Или: тот грузин, который...

– ... грузинский еврей, - добавила мать.
– Тоже пустое возражение.

– Скажи-ка это при Ди, - сказал Ю, - и увидишь, что будет.

– Это будет?
– спросил я и сжал его руку повыше локтя. Он и не заметил этого мушиного щекотания.

– Ничего не будет, - подхватила мать.
– Не те времена. И вы сами знаете это: правду. Потому ваши возражения пусты, и вы вовсе не возражаете - мямлите пустые формулы, как заклинания. По любому случаю. А между тем мы начали разговор совсем о другом, как бы изменить - не разрушить!
– порядок в доме, чтобы и другим в нём полагались какие-нибудь минимальные удобства.

– Но разве ты не переезжаешь на новую квартиру?
– ревниво глянула на неё Изабелла, и после на Ю - уничтожающе.

– А ты, дорогая, - выразительно произнесла мать, - собираешься тут бабушкой стать, не рожая детей? Учти, тебя тут ещё назовут Басей, чтоб преемственность не пострадала.

– Ба, - поправил Ю.
– Но я понял: ты, дорогая, заботишься вовсе не о себе, а о нас.

– Это не так важно, как то, что я давно хочу жрать, - сказал отец.
– С этим действительно нужно что-то делать. Все мы работаем, и зависим от своего рабочего времени. Но менять весь порядок! Нет, это означало бы подкосить Ба под коленки.

– Она сама меняет порядок, если это нужно ей, - съязвила мать.
– Разве нам не подкашивают этим коленки? У меня впечатление, что мы все давно стоим именно на них, включая Валю. Не зря она бунтует.

– Что ты имеешь в виду?
– спросил отец.
– Не понимаю.

– Что с некоторых пор Ба сама ходит на базар.

– Это сказала Валя, - пожал плечами Ю.
– Нашла, на кого ссылаться. Она одержима своими духами.

– Почему же нет?
– спросила мать.
– Валя лицо, в этом случае, заинтересованное... в правде. Я бы её, кстати, прямо сейчас, по горячему следу и допросила до конца.

– Её, к счастью, нет, - напомнил Ю.
– Она тоже в этом... тиянтире, поглощает духовную пищу.

– Похвальное единодушие, - одобрила мать.
– Я утверждаю, что Валя говорит правду. Выдумывать такое у неё нет причин, и нет воображения. А сказать такую правду - есть: обыкновенная человеческая обида, что ей не доверяют. Давайте рассуждать как материалисты, без ссылок на духов, пусть они и близкие родственники...

– Давай, - согласился отец, - но давай это делать во всём. Скажи, ты в случае с духом Шереметьевой

поступаешь как материалистка?

– Более чем, - заявила мать.
– А она поступила с нами ещё более чем, а именно как вульгарная материалистка. Вульгарней не бывает: просто панельная.

– Слово "вульгарный" присоединяется к материализму не в этом смысле, заметил Ю.

– Не знаю, не знаю, - откликнулась мать.
– Во всяком случае, я присоединяю его в этом.

– Вот видишь, в этом случае ты не материалистка, а мистик, - сказал отец.

– Поповщина, - определил Ю.

– Не мешай, - отмахнулся отец.
– Мистицизм у тебя от твоей бабки-староверки, жизнь на тебя оказала куда меньшее влияние, чем она. На тебя, милая моя, не повлияло даже то, что случилось с Шереметьевой. Для тебя она по-прежнему какой-то злобный дух, а не такая же материальная женщина, как ты.

– Такая же!
– возмущённо вскричала мать.

– А что с нею случилось?
– охотно спросила Изабелла.

– Она пыталась отравиться, - сообщила мать ещё охотней.
– И этот её поступок тоже не имел успеха, как и прочие домогательства. Она травилась в гараже своего любовника, выхлопными газами. Скажите, это что - теперь модно?

– Любовник или газы?
– спросила Изабелла.

– И то, и другое, - ответила мать.

– Если это модно, - заговорил Ю, - то лучшего свидетельства возрастания уровня жизни в недавно ещё разрушенной войной стране не найти. Многим становится доступно иметь машину. Муж вашей графини, Шереметьев, кстати, может оказаться не потомком графа, а потомком его дворового. Помните? Вот бегает дворовый мальчик... себя в коня преобразив. Это значит, что при паспортизации дворовые часто наследовали фамилии господ, на что указывает типичная ошибка: господа были без мягкого знака, просто Шереметевы. И это тоже свидетельствует о возрастании уровня. Так что, я бы тоже купил машину.

– Замечательная логика, - сказал отец.
– Ну, и купи... дворовой.

– Дворовый, - поправил я.
– Это если про дом, тогда - домовой.

– Купи!
– воскликнула Изабелла.
– Он купит, и станет в ней ночевать, это и будет его дом! И меня заставит в нём жить. И тогда квартиры нам не видать.

– А я и в самом деле собираюсь приобрести машину, - заявил отец.
– Уже даже нашёл мастера, который переделает мне её на ручное управление.

– "Победу"?
– ревниво спросил Ю.

– С ума сошёл, откуда у меня такие деньги? "Москвич", конечно.

– А я бы...
– мечтательно сказал Ю, - не купил, а взял напрокат. Зачем мне машина круглый год? Зато летом...

– Интересно, где ты собираешься взять её напрокат, - поинтересовался отец.
– В Париже?

– Мне говорили, у нас скоро тоже такое будет, - сообщил Ю.

– И это они обвиняют меня в мистике!
– воскликнула мать.
– У нас же была совсем другая тема!

– Шереметьева, - напомнил отец, какая именно.
– Да, ведь этой женщины по существу нет в реальном мире, чёрт знает, в каком она, но точно - не в нашем. В каких она живёт городах, странах... Может, уже в том самом Париже, а ты про неё, как про соседку.