Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы
Шрифт:
Пастух (он одет в рубище). Я жду его. Он кинулся на помощь к своему отцу. Я бы хотел поглядеть на него еще раз. Я его вылечил, когда он был ребенком.
Рабочий. Он должен прийти. Подождем его вместе.
Пастух. Как же он выбрался из города? Ведь даже его врагам выгоднее было бы его задержать.
Рабочий. Эреньен делает все, что хочет. Его отец в деревне, при смерти, и просил его приехать.
Пастух. Как, по-вашему, он усмирит Оппидомань?
Рабочий
А разве он не властвует народом? Святой мудрец! Он и сквозь тьму времен Событий ход провидит вещим оком. В своем всеведенье глубоком Как тонко разъясняет он, Где надобен расчет, а где отвага, ЧтобыПастух. Вы — из тех, кто любит и защищает его в городе?
Рабочий
Нас сотни, тысячи, и нами он любим, И приняли мы твердое решенье: С его идеями, и до конца — за ним!Рабочий выходит на дорогу, чтобы не упустить Эреньена. Снова беженцы, потом — группа крестьян с повозками и ручными тележками. Лошади, непосильно нагруженные, едва взобрались на крутизну.
Дядя Гислен. Наши клячи выбились из сил. Пускай отдохнут. Эй вы! Нищие! Этот чертов Эреньен не проходил еще здесь?
Нищий Бенуа. Дядя Гислен, замолчи.
Дядя Гислен. Мне велят замолчать! Мне велят замолчать!.. Почему?.. Из-за кого? Можно подумать, что Эреньен и впрямь хорошо знает вас!
Нищий Бенуа. Дядя Гислен, мы здесь сила и можем тебя пристукнуть, прежде чем ты раскроешь рот. Ты годами выставлял нам за дверь кухонные помои, то, чего и твоя свинья жрать не хотела. Зато мы годами приходили к тебе с нашими просьбами и мольбами. Итак, за прошлое мы квиты, а настоящее принадлежит нам. (Угрожающе направляется к дяде Гислену.)
Крестьянин (подбегая). Дядя Гислен, дядя Гислен, с твоей фермы Звенящие поля огонь перекинулся на всю Волчью равнину!
Деревья вдоль дорог охвачены пожаром, Весь ельник корчится и воет в вихре яром, И пламя все круче Взвивается к туче И в бешеной злобе грызет небеса.Дядя Гислен
Ну что ж! Пускай горит! Прекрасная потеха! Пускай горят и нивы, и пустыни, Моря и небо, вечных гор твердыни, Пусть лопнет грудь земли, как скорлупа ореха. (Меняя тон.) Тот нищий угрожал меня отправить в гроб. (Нищему Бенуа.) Так действуй! К черту эти штуки! Вот грудь моя, вот шея, вот мой лоб! Вот продававшие свой труд проклятый руки, Уже бессильные; мой сгорбленный хребет; Морщины на лице, которым счета нет; Вот тело, на которое невзгоды Обрушивались шесть десятков лет. Зачем, иссохнув как скелет, Я на себе тащу ненужные мне годы, Зачем живу я? Кто мне даст ответ? Мне каждый день грозят нужда и голод. Я поле распахал, но всходы губит холод. Все то, что по грошам успел собрать отец, Что выжал он, зажал, запрятал, как скупец, Проел я с домочадцами моими. Я вырастил детей — и был обобран ими. Трясиной городов поглощены, они В позорной праздности растрачивают дни. Деревни умерли и не воскреснут вновь! Оппидомань, ты выпила их кровь! На наши нивы, пашни, огороды Обрушились болезни всей природы, Земли и солнца, неба и воды.Метерлинк. «Непрошеная»
Крестьянин
Ваши горести — наши. Мы тоже все несчастны…
Дядя Гислен
Когда-то праздником считались дни посева, Земля сдавалась нам с улыбкою, без гнева, Цветами радости синели всходы льна. Теперь — не то! Земля озлоблена. Мы ворвалисьНищие пятятся, не угрожая больше.
Нищий. Бедняга!
Дядя Гислен. Бедняга? Как бы не так! (Хватая одного из крестьян, указывает на горящую усадьбу.) Вы думаете, неприятель поджег мою усадьбу? Вы ошибаетесь. (Показывая ему свои руки.) Ее подожгли вот эти руки. А мой лес подле болота Блуждающих огней! — Тоже они. А мои амбары и мельницы? — Они, опять они! Нет! Дядя Гислен — бедняга? Он, и, может быть, он один, все видит ясно. Люди перестали уважать свое поле; медлительность природы выводит их из терпения; они убивают ростки, перегревая их; они согласуют, рассуждают, составляют; земля перестала быть женщиной; она превратилась в публичную девку.
И вот над ней глумится враг жестокий. Когда-то город наносил ей раны, А ныне новые тираны — Свирепствуют пожары и война. И там, где некогда она Давала новой жизни соки, — Над нею пляшет смерть остервенело, Кромсая бомбами ее нагое тело. Нет нужды ни в дождях, ни в утренних прохладах, Ни в реках медленных, ни в бурных водопадах; Не нужен зимний холод, летний жар. Пускай же сокрушительный удар С лица земли сотрет деревни!Крестьянин. Дядя Гислен, наверное, рехнулся. Другой. Так поносить землю — преступление. Третий. Не знаешь, во что и верить.
Появляется сельский ясновидец. Он напевает, подражая движениями полету воронов пожара.
Сельский ясновидец
Бегут, бегут леса, равнины мчатся в дали, И буря встала в золотой пыли, Подъемлются кресты на полюсах земли, — Для Красных Воронов дни торжества настали. Они, как призраки, теснятся на домах, Их перья в зареве щетинятся, как пики, И, крылья черные раскрыв во весь размах, По крышам, каркая, кружит их табор дикий. Неисчислимою зловещею ордой Они летят, как вестники пожара, Как тени, вставшие из глубины земной, Чтоб сеять ужасы вокруг земного шара. Прохожий, голову не смея повернуть, За ними искоса следит оцепенело; Их клюв вонзается, как нож, в земную грудь, Чтобы взрывать, и разрывать, И потрошить пласты земного тела. И гибнут семена, и засыхают злаки, Скирды горят блуждающим костром, И языки огня перебегают грозно И лижут свод небес — и кажутся во мраке Кобыл окровавленных табуном. Смерть предреченная пришла. Гремят колокола! Земле, носящий плод, назначен жребий бренный, Смерть предреченная пришла. Гремят колокола! Гремят колокола! Споем отходную вселенной.Дядя Гислен. Да, да! Он прав, этот ясновидец, этот безумец, над которым все издевались, над которым издевался я сам и которого я никогда не понимал! Да, теперь на все проливается ужасный свет. (Указывает вдаль.) Он это давно предсказывал. А мы — все остальные — цеплялись за старые призраки и пытались нашим бедным маленьким здравым смыслом преградить путь грозным колесам судьбы.
Толпа деревенских парней, батраков, рабочих, скотниц, нищенок несет на носилках Пьера Эреньена. Их сопровождает кюре. Умирающий показывает знаками, что невыносимо страдает, и просит остановиться.