Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Фридрих Георг Вильгельм

{185}

помешанных на другие мысли, чтобы за ними они забыли о своей причудливой фантазии. Это растворение навязчивого представления достигается особенно тем, что умалишенных принуждают к духовным и главным образом к физическим занятиям; посредством работы они вырываются из своей болезненной субъективности и обращаются к действительности. Этим объясняется тот факт, что в Шотландии один арендатор прославился исцелением сумасшедших, хотя его обращение с ними состояло исключительно в том, что он запрягал их по шести в плуг и заставлял работать до изнеможения. Среди средств, действующих прежде всего на тело, в отношении помешанных, особенно буйных, в качестве преимущественно целительного средства получили известность качели. Вследствие движения на качелях у безумца начинает кружиться голова и его навязчивое представление становится колеблющимся. — Но очень многого можно достигнуть также и через внезапное и сильное воздействие на представление помешанных для восстановления их нормального состояния. Правда, тупоумные бывают в высшей степени недоверчивы, если замечают, что их стараются

отклонить от их навязчивого представления. Однако в то же время они глупы и их легко поразить неожиданностью. Поэтому нередко их можно исцелить, сделав вид, будто их сумасбродство разделяется, а затем внезапно сделав нечто такое, в чем помешанный усматривает освобождение от своего воображаемого зла. Так, как известно, один англичанин, воображавший, что в его теле помещается запряженный четверкой лошадей воз сена, был освобожден от этой безумной идеи одним врачом, который своим заверением, будто он чувствует наощупь этот воз и лошадей, снискал доверие помешанного, а затем, убедив его в том, что располагает средством для уменьшения размеров этих будто бы находящихся в желудке помешанного вещей, кончил тем, что дал душевнобольному рвотное; когда больного стало рвать, его подвели к окну, и как раз в тот самый момент, по предварительным распоряжениям врача, внизу от дома отъезжал воз сена, про который помешанный подумал, что он выпел вместе с рвотой. — Другой способ исцеления помешательства состоит в том, что тупоумных побуждают совершать такие действия, которые представляют собой непосредственное опровержение того своеобразного безумия, которое их мучает. Так, например, один человек, который воображал, что у него стеклянные ноги, был исцелен посредством мнимого разбойничьего нападения, так как при этом его ноги оказались в высшей степени пригодными для бегства. Другой, считавший себя мертвым, был неподвижен и отказывался есть; его рассудок был восстановлен тем, что его, — разделяя для видимости его безумие, — положили в гроб и отнесли в склеп, в котором стоял другой гроб и в нем лежал другой человек, который сначала представлялся мертвым, но вскоре затем, оставшись наедине с

{186}

сумасшедшим, приподнялся, выразил ему свое удовольствие по поводу того, что теперь он, будучи мертвым, имеет общество, наконец встал, поел из имеющихся у него кушаний, и удивленному этим помешанному сказал, что он уже давно умер и потому знает, как поступают мертвые. Помешанный был успокоен этим заверением, стал точно так же есть и пить и исцелился. Иногда сумасшествие может быть исцеляемо также и непосредственно действующим на представление словом или удачной остротой.

Так, например, один сумасшедший, считавший себя святым духом, был исцелен тем, что другой сумасшедший сказал ему: как же это ты можешь быть святым духом? Ведь это я святой дух. Столь же интересный пример представляет собой один часовщик, который воображал, что он был невинно гильотинирован, что испытывающий по поводу этого раскаяние судья приказал отдать ему его голову обратно, но что вследствие несчастной путаницы ему была приставлена чужая, гораздо худшая, крайне малопригодная для пользования голова. Когда этот сумасшедший защищал однажды легенду, согласно которой святой Дионисий облобызал свою собственную голову, другой умалишенный возразил ему: вот патентованный дурак-то! Чем же это святой Дионисий мог поцеловать, уже не пяткой ли? Этот вопрос до такой степени потряс сумасшедшего часовщика, что он совершенно отделался от своей дурацкой причуды. Такая острота, однако, только в том случае может совершенно уничтожить сумасшествие, если болезнь эта уже потеряла свою интенсивность.

?) ПРИВЫЧКА

{§ 409}

Чувство самого себя, погруженное в своеобразность чувств (простых ощущений, равно как и вожделений, влечений, страстей и их удовлетворений), от них не отличается. Но в себе самость есть простое отношение идеальности к себе, формальная всеобщность (а эта последняя и есть как раз истина упомянутого особенного); в качестве всеобщности самость должна быть помещена в этой жизни чувства; таким образом, чувство самого себя есть для- себя-сущая всеобщность, отличающая себя от особенности. Эта всеобщность не есть полная содержания истина определенных ощущений, вожделений и т. д., ибо их содержание здесь еще не принимается во внимание. Особенность в этом определении равным образом является формальной и представляет собой лишь особенное бытие или непосредственность души по отношению к ее же собственному формальному абстрактному для-себя-бытию. Это особенное бытие души есть момент ее телесности, с которой она здесь порывает, отличает себя от нее как ее простое бытие, и в

{187}

качестве идеального является субъективной субстанциальностью этой телесности подобно тому, как по своему в-себе-сущему понятию (

{§ 389}

) она была лишь субстанцией этой телесности просто как таковая.

* Это абстрактное для-себя-бытие души в ее телесности еще не есть «я», не есть еще существование всеобщего, сущего для всеобщего. Это есть к своей чистой идеальности сведенная телесность, которая, таким образом, присуща душе как таковой. — Это означает: подобно тому как пространство и время в качестве абстрактной внеположности, в качестве пустого пространства и пустого времени, представляют собой только субъективные формы, чистое созерцание, — так и упомянутое чистое бытие представляет собой (поскольку особенность телесности, т. е.

непосредственная телесность как таковая, была в нем снята) для-себя-бытие, совершенно чистое бессознательное созерцание, но в то же время и основу сознания, к которому это для-себя-бытие восходит, поскольку оно сняло внутри себя телесность,

субъективной субстанцией которой оно является и которая составляет для него предел, вследствие чего оно оказывается положенным в качестве субъекта для себя.

{§ 410}

Что душа делает себя таким образом абстрактным всеобщим бытием и все особенное в чувствах (а также в сознании) сводит всего лишь к некоторому сущему в ней определению, — это и есть привычка. Душа овладевает, таким образом, содержанием и так удерживает его при себе, что в такого рода определениях она существует не как ощущающая, находится в некотором отношении к ним, не отличаясь от них, не является погруженной в них, но имеет их в себе и двигается в них помимо всякого ощущения и бессознательно. Она постольку является свободной от них, поскольку она уже не заинтересована в них и не занята ими; поскольку в этих формах она существует как в своем владении, постольку она в то же время открыта для дальнейшей деятельности и проявления в ней как ощущения, так и сознания духа вообще.

Это внедрение особенного или телесного как моментов определений чувства в бытие души является как их повторение, а порождение привычки как упражнение. Ибо это бытие в качестве абстрактной всеобщности в отношении к природно-особенному, влагаемому в эту форму, есть всеобщность рефлексии (

{§ 175}

) — то же самое, что внешне-многое в ощущении, сведенное к своему единству, причем это абстрактное единство берется как положенное.

* Привычка, как и память, — трудный момент в организации духа; привычка есть механизм чувства самого себя, подобно тому как память есть механизм интеллигенции. Природные качества и

{188}

изменения возраста, сна и бодрствования являются природными непосредственно; привычка, напротив, есть сделанная чем-то при- родносущим, механическим, определенность чувства, а также интеллигенции, воли и т. д., поскольку они принадлежат к чувству самого себя. Привычка справедливо была названа второй природой, — природой, ибо она есть непосредственное бытие души, — второй, ибо она есть положенная душой непосредственность; она входит в телесность и проникает насквозь телесность, присущую определениям чувства как таковым, а определенностям представления и воли, поскольку они воплощены в теле (

{§ 401}

).

Таким образом, человек в привычке является природным существом и потому он в ней не свободен, но, с другой стороны, свободен, поскольку природная определенность ощущения посредством привычки низведена в нем до своего чистого бытия, и он уже не стоит к этой определенности в отношении различия и тем более интереса, не занят ею и не зависит от нее. Несвобода в привычке является отчасти чисто формальной в качестве принадлежащей только к бытию души, отчасти же лишь относительной, поскольку она, собственно говоря, имеет место только при дурных привычках, или поскольку привычке вообще противопоставлена какая-либо другая цель; тогда как привычка к справедливому вообще, к нравственному, по самому содержанию своему свободна. — Существенное определение есть освобождение, которое человек приобретает посредством привычки по отношению к ощущениям, поскольку он ими аффицирован. Различные формы этого освобождения можно определить следующим образом: а) Непосредственное ощущение как подвергнутое отрицанию, как положенное безразличным. Закаленность по отношению к внешним ощущениям (мороз, жара, утомление членов тела и т. д., приятные вкусовые ощущения и т. п.), равно как закаленность души против несчастья, является силой, состоящей в том, что, хотя мороз и т. д., а также несчастья и ощущаются человеком, такая аффек- ция низводится, однако, до некоторой внешности и непосредственности, — всеобщее бытие души сохраняется как абстрактное для себя, и самочувствие как таковое, сознание, рефлексия, какая-либо иная цель и деятельность уже более не переплетаются с ним.?) Равнодушие к удовлетворению; вожделения, влечения притупляются вследствие привычки к их удовлетворению; это есть разумное освобождение от них; монашеское отречение и на- сильственность не освобождают от них и по своему содержанию не являются разумными; при этом подразумевается, что влечения, по самой своей природе, рассматриваются как конечные определения, и сами они, как и их удовлетворение, подчинены в качестве моментов разумности воли;?) в привычке, как умении быстрого приспособления (Geschicklichkeit), абстрактное бытие души должно быть не только удержано для себя, но, получив значение как субъективная цель в телесности, оно должно эту последнюю

{189}

подчинить себе и сделать ее себе совершенно доступной. По отношению к такому внутреннему определению субъективной души телесность имеет значение в качестве непосредственного внешнего бытия и предела; это более определенный надлом души, как простого для-себя-бытия внутри себя самой, в противоположность к ее природности, которая тем самым не имеет уже более непосредственной идеальности, но, в качестве внешней, еще только должна быть низведена до таковой. Далее воплощение определенных ощущений само также является определенным (

{§ 401}

), а непосредственная телесность есть особенная возможность (особая сторона различенности в ней, особый орган ее органической системы) для определенной цели. Внедрение такой цели в эту телесность состоит в том, чтобы сущая в себе идеальность материального вообще и определенной телесности полагалась бы как идеальность, чтобы душа соответственно определенности своего представления и воли существовала бы в своей телесности как субстанция. В ловкости телесность сделана до такой степени проницаемой и превращена в инструмент, что, как только во мне появляется какое-либо представление (например ряд нот), тело, как лишенное сопротивления и текучее, правильно его выражает.